Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь
Шрифт:
Я и раньше замечал, что все старые стены в крепостях испещрены вмятинами от пуль и снарядов. Это, пожалуй, первое, что бросилось мне в глаза в этой маленькой благополучной и очень аккуратной стране. Поверить в то, что здесь, в этом райском уголке мира, шли ожесточенные бои, было не легко.
– Когда осада была снята, – продолжала миссис О’Тулл, – я и познакомилась с Питером – он вынес меня из подвала (я была совершенно обессилена) и кормил с ложечки, как ребенка… У меня погибли все родные, и я была совершенно беспомощна. Когда он нес меня, я мечтала, чтобы это не кончилось никогда… Потом я немножко
– Я знаю, миссис О’Тулл. Я и сам был, откровенно говоря, шокирован, когда увидел запорожцев на барельефах ваших церквей. Хотя в этом нет ничего удивительного: эти воины сражались во многих зарубежных армиях. А эти запорожцы – турецкие пленники, работавшие на галерах и повторно плененные мальтийскими рыцарями. Представляю, каково им было! Ни один из них не вернулся на родину.
– Питер был очень похож на эти изваяния, только не был лысым… – задумчиво произнесла миссис О’Тулл. – Все так перепутано в этой жизни… Вы не замечали?
Я только улыбнулся.
– Когда он уезжал, я умоляла его остаться. Впрочем, об этом же говорили ему и англичане. Они говорили, что если он вернется – его расстреляют. А он не верил. Или, может быть, просто хотел вернуться, а там – будь что будет…
– Вы были в него влюблены?
Она с минуту помолчала.
– Когда мы расстались, я ушла в монастырь бенедиктинок в Рабате. Мне больше ничего не хотелось. А потом как-то все наладилось. Как-то… Я ушла из монастыря, не успев, слава богу, принять постриг и дать обет. А как вы думаете, Майкл, его действительно расстреляли, когда он вернулся?
– Скорее всего, да… Вам нужно было его удержать, миссис О’Тулл…
– Ну что вы! Он был таким… таким одержимым. Он бы здесь умер от тоски. А вы, вы, Майкл, – разве вам не хочется вернуться?
– Нет. Спасибо за чудесный кофе, дорогая Стефания, и за интересный рассказ. Жаль, что нам редко удается вот так посидеть… – Я встал и даже поцеловал ей руку.
– Так в чем же проблема? – хитро улыбнулась старушка. – Я всегда на своем месте, когда вы возвращаетесь вовремя. Хотя это бывает так редко…
Я поднялся к себе и едва переступил порог, как позвонил Эджидио-акула. Он был возбужден, он рассказывал, что в очередной раз набился в гости к старику Кретьену и теперь уже точно уверен, что тот прячет золотого сокола под слоями краски.
– Осталось только доказать это! – говорил Эд, захлебываясь от волнения.
– Как ты собираешься это сделать?
– Проберусь в дом, когда старик будет спать, и соскоблю слой для анализа…
– Послушай, Эд, ты что, хочешь присвоить эту национальную реликвию себе?
– Да ты что! – возмутился Эджидио. – Ты забыл, что я – историк?! Это старикашка поступает незаконно, черт его дери! Хочешь, пойдем вместе?
– Не уверен, что хочу таких приключений, Эд!
– Ну тогда давай встретимся и выпьем за успех предприятия!
– Завтра?
– Завтра у Венетто. Идет?
Я положил трубку. Мне хотелось поскорее заснуть и чтобы ночь пролетела незаметно. Я уже почти был уверен, что постоялица из 713-го ответит мне. Она должна была ответить! Почему? Да хотя бы потому, что нам нравилась одна и та же книжка. Этот аргумент мне казался значительным…
С утра я решил оставить 713-й «на закуску». Была пятница, 20 апреля, время католической Пасхи, которую здесь отмечали с большим размахом. Повсюду в холлах отеля были расставлены искусно составленные композиции из шоколадных яиц и фигурок различных зверушек – в основном кроликов и уток, украшенных цветами и лентами. Мальтийцы не пекут куличей и пасх, не расписывают яйца. Вместо этих знакомых мне пищевых услад праздника были другие – творожные торты и шоколадные фигурки.
В этот день отели обычно пустеют рано: туристов вывозят по городам и весям, чтобы они поучаствовали в торжественном ношении статуи Христа по улицам вместе с местными жителями. Тяжелые, резные, покрытые позолотой носилки с фигурой Иисуса таскают по улицам в течение нескольких часов. Впереди марширует военный оркестр, за ним идут чинные старички во фраках и черных котелках – самые уважаемые в городе люди, процессию замыкает толпа зевак. Обычно это длится два или четыре часа, а после горожане сходятся на нейтральной территории между своими городами и колоритно спорят, чей Христос был лучше. И все же торжество мало чем отличается от праздников в других закоулках мира. Те же нарядные семьи, с колясками и детишками, несущими в руках воздушные шары, молодежь с бутылками пива в руках, потрясающие девицы в юбках, больше напоминающих набедренные повязки, старушки, держащиеся стайкой, работники муниципалитета в белых сорочках и галстуках. А после – ветер носит по площадям обертки из-под попкорна и разноцветные шкурки лопнувших шаров…
…Я втолкнул тележку в «плейбойский» номер в полной уверенности, что хозяина в нем нет, так как на ручке двери висела синяя табличка. Я достаточно резко вошел в комнату и тут же потерял дар речи, превратившись в жалкого, парализованного страхом червяка: обе постели были заняты. На одной кто-то храпел, накрывшись простыней, на другой лениво барахтались два тела.
– Тебе чего, ублюдок? – услышал я голос, долетевший до меня, как сквозь плотный слой ваты. Я инстинктивно согнулся, едва ли не вдвое.
– Прошу прощения, сэр. Но я думал, что здесь никого нет… – забормотал я.
– А ты кто такой?
Он сел на постели, из-под его руки выглянула растрепанная женская головка. Парочка с любопытством уставилась на меня.
– Я, сэр… Я убираю в номерах… Я сейчас уйду, простите, что потревожил…
Я попятился назад, таща за собой тележку, правое колесико которой как назло вывернулось в обратную сторону и тормозило движение. Мне было противно. До этого у меня никогда не было подобных ситуаций. Тех, за кем приходилось подтирать сопли, я воспринимал отвлеченно. Они были для меня не более чем фантомы, инопланетные пришельцы, которых я никогда не видел. А тут передо мной сидел парень со слегка одутловатым смуглым лицом и равнодушными пустыми глазами, эдакий «молокосос, косящий под битника» (как выразился бы Джейк).