Пуля-дура. Поднять на штыки Берлин!
Шрифт:
Петенька сморщился и невольно отшатнулся. Однако ж дело требовалось завершить при любых обстоятельствах, поэтому он знаком подозвал Северьяна и указал на великого князя.
– Без пролития крови.
– Как изволите, – равнодушно ответил Северьян.
Однако равнодушие это было напускным, потому что когда он подошел к цесаревичу, его ноздри хищно раздулись, он с шумом втянул в себя воздух и непроизвольно облизнулся. Рыдающий цесаревич поднял было голову, но, похоже, увидел ту самую бездонную черноту в глазах Северьяна, которая затягивала человека, высасывала его душу. Петенька до сих пор не мог приучить себя смотреть в глаза Северьяну, когда в них начинала плескаться эта чернота. Что там говорить про слабого душой
Северьян взял его за макушку и за подбородок, неприятно улыбнулся и резко дернул. Раздался тихий хруст, цесаревич судорожно дернулся и обмяк. Северьян отпустил тело, осевшее в снег, и с чувством перекрестился.
– Упокой, Господи, душу новопреставленного раба твоего, – проникновенно сказал он.
Петенька механически перекрестился, но, надо сказать, он почему-то не испытал никакого душевного трепета или сострадания, приличествующих трагичному моменту. Только некоторое облегчение и откровенное омерзение, слишком уж был непригляден в смерти наследник российского престола. Никчемная и грязная смерть его вполне соответствовала никчемной и грязной жизни. Теперь Петенька в полной мере осознал мудрость графа Александра Ивановича. Подумать страшно, что могло случиться с Россией, если бы только на престол взошло это ничтожество. Нет, правильно сказал граф, что Тайная канцелярия должна охранять Россию от всяческих бед, в том числе и от негодящих властителей. И теперь страну точно ждет век золотой под скипетром просвещенной монархини.
Однако оставалась еще пара проблем, с которыми надлежало разобраться, прежде всего – что же делать с трупами. Петенька уже размышлял над этим, но никак не мог принять окончательное решение. Выдать за нападение разбойников? Никто не поверит, чтобы какие-то тати посмели посягнуть на особу наследника, но, с другой стороны, на нем ведь не написано, что он наследник-цесаревич, так, еще один голштинский офицер. Или попытаться изобразить распрю среди «охотников»? Следовало решать, причем решать быстро, потому что здесь могли появиться другие участники охоты. Или не могли? В конце концов, не весь же малый двор замешан в охоте по-голштински.
В результате Петенька так ничего и не решил, точнее, решил оставить все как есть. Нападение? Да, нападение. Убийство? Да, убийство. Виноватые? А нет их. Исчезли бесследно. И свидетелей нет. Стоп, одернул себя Петенька. Как это нет? Есть! И он повернулся к мужику.
Собственно, мужик оказался молодым парнем лет двадцати, не больше, насмерть перепуганным. Он то и дело утирал кулаком слезы, текущие по грязному лицу, и время от времени постанывал, хватаясь за окровавленное плечо. У него на спине зачем-то была привязана лисья шкура. Заметив, что на него смотрят, парень принялся бить земные поклоны:
– Барин! Век за тебя бога молить буду! Спас… Спас от смерти злой. Барин, я такой благодарный… Свечку в церкви за здравие ставить буду.
– Да, досадно, досадно… – Петенька пожевал губами и спросил: – А ты что здесь делал?
– Так ведь, барин… Заплатили… Две копейки дали… Бегать будешь, говорят, барам в лисью охоту поиграть захотелось. Вот натешатся, отпустят. А они железками тыкать. Спаси тебя бог, барин, когда б не ты, смертушка моя тут бы и случилась.
Петенька недовольно поморщился. Жалко парня, но что поделаешь. Если его поверстали для великокняжеской охоты, значит, обязательно отыщут потом и сразу на дыбу. Хорошо еще, если к Александру Ивановичу попадет, тот сумеет повернуть дело нужным образом, а ну как какой хваткий поручик первым парня схватит? Дыба и кнут заставят сказать все, что было и чего не было в особенности. Тогда Петеньке не поздоровится, а там, чего доброго, и Шувалову. Нет, его высокографское сиятельство первым делом Петеньке рот заткнет. А как это делают в подвалах Тайной канцелярии? Известно. Так что, жаль тебя, парень, но что поделать. Интересы государства требуют.
Правда, тут же царапнула неприятная мыслишка. А что делать с самим Северьяном? Но – нужный человек, очень нужный. Хотя опасный. Так что пока придется погодить.
Когда раззолоченный лакей, согнувшись в почтительном поклоне, сообщил, что граф Александр Шувалов испрашивает аудиенции, Екатерина Алексеевна тяжко вздохнула. Меньше всего ей хотелось бы видеть сейчас этого пронырливого и опасного человека, смертельно опасного. Екатерина Алексеевна, она же София Августа Фредерика фон Анхальт-Цербст-Дорнбург, была женщиной умной и не заблуждалась. Не любит ее граф Шувалов, впрочем, как и она его. Великая княгиня даже попыталась отговориться:
– Негоже во время траура принимать гостей.
Однако лакей с новым поклоном повторил:
– Их высокографское сиятельство наипочтительнейше просят принять их по делу государственной важности. Говорят, вопрос безотлагательный.
Екатерина Алексеевна вздохнула еще раз и разрешила:
– Пусть заходит. – Когда Александр Иванович показался в дверях, она сразу принялась укорять его: – Граф, это по меньшей мере бестактно беспокоить меня в столь трагический момент. Ведь мы все глубоко скорбим по безвременно усопшему наследнику, который оставил меня одну.
Она аккуратно промокнула глаза кружевным платочком, дабы показать всю глубину своей печали. Но получалось это у нее неважно, во всяком случае, Александр Иванович навидался всяческих комедиантов в своих подвалах, а потому сразу видел неискренность и фальшь.
– Ваше высочество, я искренне сочувствую вашему горю. – Он тяжко вздохнул, любое другое проявление чувств здесь было бы неуместно. – Но царям не к лицу предаваться скорби бесконечно, ибо на них лежит ответственность перед богом за врученное им царство. Вы должны думать о будущем, ваше высочество. Государыня-матушка, да ниспошлет ей бог долгих лет благополучного правления, все-таки не очень хороша здоровьем. И тогда вам предстоит принять на себя сию тяжкую ношу – правление Российской империей до совершеннолетия наследника. Времена же сейчас беспокойные настали, враги не преминут воспользоваться любой слабостью, действительной или мнимой, каковую увидят в скипетре российском. Особливо же стараться будут льстецы и лукавцы, кои за горсть монет готовы продать кого угодно по наущению короля прусского или австрийского двора.
Екатерина вспыхнула, вскинулась было, но тут же овладела собой.
– Потрудитесь объясниться, граф. Вы говорите загадками.
Граф широко улыбнулся:
– Помилосердствуйте, ваше высочество, какие загадки?! Вы же знаете, что моя служба неустанно следит за кознями и происками врагов внешних и внутренних. Последние гораздо опаснее, потому что притворяются друзьями, но на самом деле злейшие враги. Это ядовитые змеи, готовые ужалить совершенно внезапно и в самое сердце. Но вы, ваше высочество, – он приятно улыбнулся еще раз, – можете не опасаться. Ваши верные слуги неусыпно стоят на страже престола, мы никому не позволим посягнуть на незыблемость устоев.
– Что же, граф, я могу быть надежна? – несколько неопределенно спросила великая княгиня.
– Разумеется, – с новой сладчайшей улыбкой заверил Шувалов. – Вот представьте себе, меня почему-то беспокоит один слух.
– Слух? – переспросила Екатерина.
– Неприятный и огорчительный слух, ваше высочество.
– Какой же? Я не любопытная и презираю светские сплетни, поэтому, даже услышав что-либо, не придала бы этому значения.
– Ах, ваше высочество, – огорчился Шувалов, – когда бы это были просто светские сплетни, я бы тоже с презрением заткнул уши, но, увы… Эти слухи порочат честь высоких особ. Я по долгу службы должен видеть то, что другие не видят, и слышать то, что другие не слышат.