Пуля
Шрифт:
— Эй, — раздалось вдруг из-за двери, — ты чего там, веревку проглотил?
— Канат, — нелюбезно буркнул я. — Хоть тут оставьте меня в покое!
Значит, меня пасли. Тоже неприятно. Из этого милого дома надо убираться поскорее и желательно не просто уйти, а испариться. Этот трюк тоже нужно проделать с ловкостью Гудини. Я встал с унитаза, может быть излишне резко. Мир качнулся, я охнул и облокотился на раковину. Сунув голову под кран, я выждал, стиснув зубы, обжигающе холодный душ, а затем посмотрел на себя в зеркало. Видок был еще тот.
— Так, — констатировал я, — зрачки на месте. Остальное подремонтируем. Я тебя не знаю, но я тебя побрею.
Бритва в шкафчике нашлась. Нашлась и пена для бритья и даже туалетная вода от Пако Рабани. Спустя четверть часа я выполз из ванной совершенно изможденным, со свеженьким порезом на физиономии, но чистенький и свеженький, аки первый подснежник. Охранник смотрел на меня с гримасой неудовольствия.
— Ну, побыстрее не мог что ли? — пробубнил он, почесав себе подмышку. Я тяжело вздохнул.
— Знаешь, до твоего рождения правота Чарльза Дарвина еще была не так очевидна.
— Умный, да? — оскалился громила. — А ну как я сюда Змея позову, пусть он с тобой еще раз поговорит, а то что-то ты больно прыткий!
— Змея? В смысле Большого Змея? Зови. Я возьму у него автограф, и буду носить пальто с его плеча.
Охранник замахнулся, но я лишь презрительно фыркнул:
— Слышал, что доктор сказал? По голове не бить и вообще не причинять никаких телесных повреждений.
С этими словами я распахнул дверь своей комнаты и скрылся в ней, захлопнув дверь перед носом охранника. Сквозь замочную скважину послышалось цветистое выражение, в котором я усмотрел для себя некую обиду, так как сроду не причислял себя к лицам нетрадиционной ориентации. Так что перспективы, обрисованные громилой меня отнюдь не вдохновили.
Катя валялась на кровати, листая журнал, и жуя апельсин. Фрукт поглощался ею целиком. Катя явно не стала тратить время на деление цитрусового на дольки. Я присел рядом.
— Ну вот, — удовлетворенно произнесла она, — почти приличный вид. Через пару дней сойдет эта синюшная бледность, и ты будешь просто неотразимым.
— Спасибо, — серьезно произнес я. — Я и в таком виде произвел неизгладимое впечатление на вашего охранника. Боюсь, что через пару дней у дверей будет целая очередь, желающих надругаться над моим комиссарским телом.
— Тогда надо поторопиться, — совершенно бесстыже ухмыльнулась Катя и потянула меня к себе. Нападение было неожиданным, и я тут же упал на кровать, приложившись головой об ее изголовье, да так, что взвыл от боли. Катя испуганно соскочила, а я тут же прикинулся умирающим. И когда она склонилась надо мной, я схватил ее за руку и уронил на себя.
Описывать дальнейшее было бессмысленно. Я выдал все, на что был способен мой измученный организм, а Катя, кажется, осталась довольна. Еще больше был доволен охранник за дверями, поскольку даже сквозь наши охи-стоны слышалось его довольное сопение.
Минут этак через сорок, я попытался выйти в коридор. Дверь ударилась обо что-то твердое, издав звук соприкосновения с ничем не заполненной кубатурой. Охранник высунул голову из-за двери и слегка запунцовел.
— Мама не говорила тебе, что подслушивать и подглядывать неприлично?
— Не-а, — ухмыляясь, ответил охранник. — Я без матери рос на улице, там и образование получал.
— Сиротка, значит, — радостно кивнул я.
— Значит, значит, — оскалился охранник. — А ты, я смотрю, прыток. Только из инвалидов, а уже на хозяйскую племянницу залез.
— Я только что пережил стресс, — отпарировал я. — После трудностей человеческий организм хочет размножаться со страшной силой.
— Шеф узнает, он у тебя это желание отобьет, — пообещал громила, задумчиво оглядывая свой кулак.
— Я сейчас умру от страха, — признался я и отправился в ванную. Когда я вышел, под дверями уже никого не было. Катя по-прежнему сидела у меня на кровати и надевала лифчик. Я восхищенно уставился на ее грудь.
— Какое у тебя большое сердце, — не выдержал я. Катя обернулась и рассмеялась. Я подсел рядом, поцеловал в шею и повалился на живот.
— А скажите мне, голуба, как выбраться из вашего бунгало?
— Тебе у нас плохо?
— Мне у вас хорошо, вот только по голове часто бьют, а у нас душевная натура тонкая, организм слабый и нервы ни к черту. Организму крайне необходим покой в привычной обстановке.
— Хорошо, я поговорю с дядей, — пожала плечами Катя.
— А вот этого делать не стоит. Дядя у вас, Катерина, человек серьезный. И так меня подозревает в организации покушения на вас, так что добром не выпустит. На всякий случай… Кстати, а кто это вас, радость моя, пытался укокошить?
Катя смешно наморщила нос.
— Да так, придурки какие-то. Дядя у меня… бизнесмен. Наверное, конкуренты.
— Странные конкуренты какие-то, — недоверчиво протянул я. — Если уж им твой дядя насолил, в него и надо было стрелять. Ты-то причем?
— Не знаю, — отрезала Катя. — Чего это ты расспрашиваешь?
Я тяжело вздохнул.
— Да просто так. Ты вот тоже нервничаешь. Так зачем мне мозолить вам глаза? Давай я слиняю по-тихому, без забот и проблем.
Катя хитро сощурилась.
— А вдруг дядя прав? Может, ты и есть злодей?
— Может, — согласился я, подумав про себя, что девочка обладает поразительной интуицией. — Только я тогда бы преспокойно уехал и оставил тебя на расправу лютую купцам чужеземным, а не прыгал бы под пули с воплями команчей.
Катя еще раз пожала плечами.
— Ну, не могу я здесь. Не люблю, когда мне в спину дышат, нервирует это меня. Выведи меня за ворота, а я уж сам доберусь.
— У тебя машины больше нет, — напомнила Катя.