Пушинка в урагане
Шрифт:
– Согласен, это очень разумное решение.
– Да, чуть не забыл: из опытового бассейна сообщали, что у них большие успехи в применении носового бульба, может быть, вам пригодится эта новинка.
Морской министр с подопечными ушел, а я отправился на Балтийский завод, где в крытом доке строилась большая подводная лодка. Надо сказать, предприятие это отдавало совершеннейшим безумием, поскольку в качестве энергетической установки использовался звездообразный семицилиндровый авиационный двигатель воздушного охлаждения, одетый в водяную рубашку. Идея бредовая, но, я её поддержал, поскольку лодка задумывалась как чисто экспериментальная. На ней даже торпедный аппарат установили всего лишь один, чисто для проверки работоспособности системы. Строили лодку два друга-соперника Джевецкий и Александровский. Оба талантливы, оба блестяще образованы, оба прекрасные организаторы, и при этом, оба терпеть не могут друг друга. Но я-то знаю, как лечится подобная глупость: вызвал обоих инженеров-изобретателей, да и поставил задачу: русскому флоту требуется подводная лодка, и делать её будете совместно. Тот, кто будет уличён в манкировании обязанностями, будет в дальнейшем работать в полном подчинении второго. Но и тот, кто будет уличён в интригах, будет наказан так же. Делать нечего, скрипя зубами и кривя личики, инженеры взялись за работу, и тут выяснилось, что интересных задач по проектированию в этой лодке столько, что решать их не перерешать. Вот они и работают теперь вместе, и даже подружились.
И вот я в доке, с одного из балконов осматриваю корпус. Сигарообразное тело, сплющенное и раздвоенное в корме, чтобы вывести винты. Форму корпуса приняли по моей подсказке, и проверили в опытовом бассейне. Винты, кстати, регулируемого шага, тоже по моей подсказке. Самые большие проблемы возникли при проектировании электрической части лодки, но тут я ничем помочь не мог, поскольку в электрике не понимаю ничего. Приехали из Франции Яблочков и Лодыгин, предложили свои услуги. Услуги мы с благодарностью приняли, поручив разработку дистанционного управления насосами и дренажной системой, но на саму лодку стали пускать только их лично, без французских «друзей». Французский посол жаловался мне на дискриминацию, а я требовал от жандармов пропускать наших союзников везде. Вот только тупые жандармы вели «друзей» не к подводной лодке, а к новейшему строящемуся броненосцу, на что французы сильно кривились: на кой им это старьё? Возмущённые опять бежали ко мне, я опять посылал их к жандармам, а жандармы вели их осматривать новейший парусник. И так по кругу.
Конструкторское бюро под командованием генерала Паукера вовсю пилило дизель, а я не мог помочь им решительно ничем: с дизелями я никогда не имел дела. Кроме общей идеи я не дал им ничего. Но Герман Егорович уверял, что работа над дизелем приняла вполне определённые очертания, и не далее, чем через полгода, он представит мне первый действующий образец. Подождём.
К слову сказать, русское моторостроение начало приносить в казну весьма солидные деньги: мы ежемесячно отправляли за границу от семидесяти до ста девяноста авиационных двигателей разной мощности. Счёт мотоциклетных двигателей, продаваемых за рубеж ежемесячно, перевалил за тысячи. Теперь пошли автомобильные двигатели, и спрос на них растёт постоянно. Оно, конечно, правильнее было бы продавать готовые самолёты, автомобили и прочую мототехнику, но тут ничего не поделаешь: у нас лютый кадровый голод, причём именно на рабочих средней квалификации. Учим.
Но пока вырастет поросль квалифицированных кадров, мы несём колоссальные убытки, а тут ещё родимая интеллигенция с её тупым снобизмом.
Пробился ко мне на приём Константин Петрович Победоносцев, и, задыхаясь от восторга начал восхищаться отповедью, которую я дал либералам в лице мятежного графа Толстого. С ещё большим восторгом он стал рассказывать о благолепии русского народа, о святых традициях и о чём-то ещё. Горячо говорил и о том, что русскому мужику противопоказана грамота, что достаточно выучить двунадесять молитв и научить писать собственное имя.
– Константин Петрович, как же жить, не зная грамоты? Мужик в этом случае никогда не узнает о новейших способах обработки земли, из-за чего урожайность ничтожна, и мужики голодают.
– Пётр Николаевич, русские мужики никогда не знали грамоты и процветают без оной. А слухи о голоде в деревне я считаю нелепыми. Их распространяют лишь враги России.
– А, вот как?
Я пригласил его отобедать, и попросил Андрея подать дражайшему Константину Петровичу хлеб с лебедой, что я привёз из недавней поездки по Псковской губернии. Мне подали щи, а Победоносцеву кипячёной водицы с одинокой капустиной и кусочком морковки. Супчик был приправлен капелькой молока, а соли в супчике не было совсем. Разумеется, посуда была мейсенского фарфора, а серебряные столовые приборы подчёркивали содержимое. Ну и чёрный, липкий хлеб, с торчащими из него остями и семенами непонятно каких сорняков, пикантно смотрелся на изящной хлебнице.
– Что это, Ваше императорское величество? – с ужасом спросил выдающийся деятель русской культуры.
– Это обед, который может себе позволить простой мужик. Кушайте, Константин Петрович.
– Я… Я не буду такое есть, Ваше императорское величество.
– Отчего же, любезнейший Константин Петрович? Вы же выступаете за то, чтобы мужик питался тем же, вот сами и отведайте.
– Я никогда не говорил о том, что мужика нужно кормить помоями!
– Но Вы утверждали, что условия жизни мужика вполне достойны, и потому кушайте. – я добавил в голос железа.
Бледный Победоносцев взялся за хлеб и, морщась от отвращения, стал его есть, прихлёбывая суп, чтобы хоть как-то пропихнуть в глотку горьковатую массу.
– Андрей Ефимович, принесите сюда весь каравай, и не отпускайте драгоценнейшего Константина Петровича, пока он не скушает его весь, до крошки.
Победоносцев с ужасом смотрел на меня.
– Пётр Николаевич – попыталась заступиться за несчастного Победоносцева Ирина Георгиевна – можно ли заставлять благородного человека есть такое?
– Ирина Георгиевна, помните, как мы с Вами на прошлой неделе посетили деревню, неожиданно свернув с тракта?
– Конечно, помню. Это было ужасно! Такая нищета!
– А помните, как мы вошли в избу, где истощённая хозяйка укладывала в самодельный гроб двух маленьких девочек, умерших от голода?
Ирина Георгиевна заплакала.
– Я навёл справки. Деревня принадлежит вот этому упырю. Сейчас он явился ко мне уговаривать, чтобы я, своими руками, продолжал морить голодом своих подданных, своих братьев и сестёр.
– Это неправда, Ваше императорское величество! – вскочил Победоносцев – И я не буду есть это!
Присутствующие за столом с ужасом смотрели на происходящее
– Вы не выйдете из-за стола, пока не скушаете всё, любезнейший Константин Петрович! Я специально привёз из злосчастной деревни этот хлеб, чтобы вдоволь им Вас накормить. Кушайте.
Видимо что-то в моём лице впечатлило Победоносцева, и он, плюхнувшись на стул, сунул в рот очередной кусок, и, брезгливо морщась, начал жевать.
Победоносцев всё-таки съел не весь каравай, а только четверть, но ему и того хватило. После обеда он был отпущен домой, где с ним приключились колики. Помучавшись двое суток, не слишком старый ещё мужчина отдал свою чёрную душу дьяволу. Вскрытие обнаружило многочисленные прободения кишечника остями, содержащимися в хлебе. На похороны Константина Петровича пришла только жена и священник, да и тот, торопливо пробормотав положенную требу, тут же отправился восвояси.
Всё имущество Победоносцева я конфисковал, жену отправил в монастырь, а вырученные деньги направил на продовольственную помощь голодающим крестьянам.