Пушкарь Собинка
Шрифт:
— Держись, ребята! Ноне лихо придётся!
И точно. Как в воду глядел.
Не в пример вчерашнему, шире растянул по берегу войска хан Ахмат. И неведомо было, где замыслил нанести удар и прорвать русскую оборону.
Гуще и метче полетели опасные ордынские стрелы.
А главное, и это быстро поняли в полках на левом берегу, велено было искуснейшим стрелкам ханского войска выбить русских мастеров огненного боя: пушкарей, пищальников, пеших и конных воинов, вооружённых ручницами.
Заряжать
Однако тут просчитался.
Видать, со вчерашнего дня запомнили враги березнячок, где стояла пушка. Едва вылез из укрытия Порфишка, малый проворный и смелый, застыл Собинка, вытаращив глаза. Две стрелы разом поразили Порфишку. Одна — в грудь, другая, словно для верности, — в горло. Захрипел Порфишка, взмахнул руками, точно хотел улететь с проклятого места. И, согнувши колени, повалился головой в воду.
Собинка, опомнившись было, — к нему. Никифор, спасибо, остановил. Рявкнул, не хуже Вепря-пушки:
— Назад!
И в пору. Три или четыре стрелы, не разобрал Собинка, просвистели над ним.
Пригнулся Никифор подле пушки.
— Вишь, что делают, стервецы! Учуяли силу огненного боя. На нас, ровно на зайцев, открыли охоту. Берегись теперь! Жаль Порфирия, царство ему небесное! Сумеешь за него?
Кивнул головой Собинка:
— О чём толковать?
Свирепо, с визгом и дикими криками, рвались Ахматовы конники к левому берегу. Накатывались новыми волнами.
И несли тяжёлые потери. Встречали их меткие стрелы. Огненный бой многих пушек и пищалей вносил замешательство, приметно помогал русским ратникам.
Полдень миновал. Никифор с беспокойством глядел на пушку. Запаляя фитиль, приказал Собинке:
— Отойди подалее. Кабы не разорвало…
— Здоровую такую? — удивился Собинка.
— Всякое бывает…
Только к вечеру, когда стало смеркаться, отошёл враг.
Вскоре по обоим берегам Угры загорелись костры. Два войска, утомлённые сражением, отдыхали. Впервые за долгий изнурительный день сели русские ратники у котлов с горячим варевом. Ели жадно. Разговоров и шуток было куда менее, чем вчера. Хоронили убитых. Перевязывали раненых.
Воеводы и иные начальные люди объезжали своих воинов. Были озабочены. Понимали: позади два тяжёлых ратных дня. Третий легче не будет.
Никифору для его пушки подвезли боевые припасы. Прежние подошли к концу. Сердился пушкарь:
— Ровно нищему подаёте Христа ради. Вдосталь всего должно быть. Не в бирюльки играем!
Начальный над Никифором, сын боярский Николай Михайлов, отвечал:
— Нешто ты один у меня? Другим тоже надобно!
— Знамо, не один. Да ведь других, поди, не хуже?!
Убеждал:
— Ты очи раскрой, государь. Эва, как размокропогодилось. Ну, как откажет один али второй заряд? Что буду класть в пушку? Нешто песку речного? Так ить он для стрельбы не гожий! Иного у меня под руками нету…
Привезли Никифору ещё припасов.
У него новая затея:
— Слышь, ребята! Вепря надо перетаскивать.
— Тут чем плохо? — недовольно проворчал Гришка, налаживая костёр.
— Заметили нас ордынцы.
— Уж будто бы? — усомнился Гришка, которому смерть неохота было возиться с тяжёлой пушкой.
Собинка устал более Гришки. Однако не вступил в спор с Никифором. Понимал: прав тот. Спросил только:
— Найдём ли в темноте пригожее место?
— Я засветло облюбовал.
Конные, тем паче пешие ратники давно поужинали. Отдыхали. А Никифор и его помощники всё ещё трудились. Устраивали Вепря в его новом логове. Перевозили боевые припасы. Поили и обихаживали лошадей.
Вовсе поздно, когда оба лагеря — русский и ордынский — спали, Никифор дозволил Гришке приготовить горячий ужин.
Отказался Гришка.
— Всухомятку поедим. Спать охота — сил нет…
Пожевали хлеба. Велел Никифор Собинке:
— Теперь ложись.
— Не, — возразил Собинка, — погожу. Буду караулить на переменку с тобой да с Гришкой.
— То, милок, сегодня не наша забота. Приставляют к нам сторожей.
Думал Собинка — шутит Никифор.
Ан нет. Прислал сын боярский Николай Михайлов двух ражих мужиков караулить Вепря и боевые припасы.
— Ну, пушкари — важный народ, валяйте отдыхать, — молвил тот, что пониже ростом, именем Герасим. — Вы для Орды главная гроза. Наша, благодетели, защита.
Посмеивался, понятно, мужичок. Но уважительно.
— Завтра, похоже, ещё горячее будет денёк.
Прав оказался Герасим.
Начало ханское воинство переправу затемно.
Всю ночь несли караульную службу русские ратники по левому берегу. Но были уверены: не тронется враг до рассвета. Потому прозевали первое движение.
Причиной была и ордынская хитрость. Горели костры на их берегу. Доносилось заунывное пение. Будто тихо всё и спокойно. На самом же деле вступили их кони в Угру.
Заметила ночная стража переправу — подняла тревогу. Да ведь в единую минуту к бою не изготовится ни пеший воин, ни тем более конный. Пушкарям и пищальникам вовсе требуется много времени, чтобы зарядить своё оружие. На том и строили расчёты ханские военачальники.
Пока поднялись русские полки, ордынские всадники — подле нашего берега. Бьют стрелами, пользуясь суматохой.
Никифор, заслышав шум, вскочил. Собинку с Гришкой из-под телеги — за ноги:
— Вылазь, ребята! Басурмане переходят реку!