Пушки острова Наварон. 10 баллов с острова Наварон
Шрифт:
Трех секунд, в течение которых это произошло, хватило остальным югославам, чтобы прийти в себя от неожиданности. Полдюжины солдат набросились на Андреа, повалив его на землю. Клубок тел покатился по снегу. Сначала Андреа в привычном стиле крушил нападавших, но силы были неравны. Когда один из югославов начал бить его рукояткой пистолета по голове, Андреа понял, что сопротивление бесполезно. Под дулами винтовок его с трудом поставили на ноги. Но и нападавшие были в плачевном виде.
Дрошный, сверкая глазами, медленно подошел, выхватил из-за пояса один из своих кинжалов и приставил
– Как там они?
Молодой югослав присел на корточки. Сначала осмотрел того, кому досталось прикладом по голове. Пощупал его голову и перешел к следующему. Затем поднялся на ноги. В свете луны его лицо казалось неестественно бледным.
– Иосиф мертв. У него проломлен череп. Его брат ещё дышит… Боюсь, что и его дело плохо.
Дрошный перевел глаза на Андреа, губы расползлись в зловещей улыбке. Он слегка надавил на кинжал.
– Надо бы убить тебя сейчас, но я сделаю это позже. – Он убрал нож и поднес руки к лицу Андреа, растопырив крючковатые пальцы: – Вот этими самыми руками!
– Этими руками. – Андреа с серьезным видом осмотрел четыре пары рук, вцепившихся в него с двух сторон, и презрительно взглянул на Дрошного: – Ваша смелость меня потрясает.
На мгновение воцарилась тишина. Трое юных сержантов наблюдали за происходящим с нескрываемым удивлением. Меллори и Миллер сохраняли спокойствие. Сначала показалось, что смысл сказанного не дошел до Дрошного. Вдруг его лицо перекосила злобная гримаса, и он с размаху ударил Андреа по лицу тыльной стороной ладони. В уголке рта Андреа появилась кровь, но сам он не шелохнулся. Лицо его сохраняло бесстрастное выражение, а затем он снова еле заметно улыбнулся.
Дрошный злобно сощурился и ещё раз ударил, на этот раз другой рукой. Эффект был тот же самый, за исключением того, что кровь появилась в другом уголке рта. Андреа опять улыбнулся, но от взгляда его повеяло могильным холодом. Дрошный повернулся и пошел прочь. Перед Меллори он остановился.
– Вы командуете этими людьми, капитан Меллори?
– Так точно, я.
– Впервые встречаю такого молчаливого командира!
– Что я могу сказать человеку, который обращает оружие против своих друзей и союзников? – хладнокровно заметил Меллори. – Я буду говорить с вашим командиром. Нет смысла разговаривать с сумасшедшим.
Дрошный побагровел. Он сделал шаг вперед и размахнулся. Быстрым уверенным движением, не обращая внимания на два дула винтовок, упершиеся ему в спину, Меллори выхватил парабеллум и направил на Дрошного. Щелчок предохранителя отчетливо прозвучал в наступившей неестественной тишине. И партизаны, и парашютисты застыли в оцепенении. Трое сержантов, как и большинство партизан, выглядели растерянными. Конвоиры Меллори вопросительно смотрели на Дрошного, Дрошный смотрел на Меллори как на безумца. Андреа ни на кого не смотрел. Миллер принял свойственное только ему выражение полного безразличия к происходящему. Но именно Миллер, единственный из всех, сделал едва заметное движение, положив
Дрошный медленно опустил руку и сделал два шага назад. Его лицо потемнело от злобы, в глазах светилась ненависть. Но он держал себя в руках.
– Разве вы не понимаете, что мы обязаны действовать осторожно, пока не удостоверимся окончательно в ваших намерениях?
– Откуда я мог это знать? – Меллори кивнул в сторону Андреа. – В следующий раз попросите своих людей поделикатней обращаться с моим другом. Он не любит, когда ему грубят. Он иначе не умеет, и я его понимаю.
– Объясняться будете позже. А сейчас сдайте оружие.
– Это исключено. – Меллори вложил пистолет в кобуру.
– Вы спятили? Я могу силой разоружить вас.
– Верно, – согласился Меллори. – Правда, сначала вам придется убить нас. И, боюсь, после этого вы недолго останетесь капитаном, приятель.
Дрошный задумался. Резко произнес что-то на своем языке. Солдаты опять подняли винтовки на Меллори и его друзей. Однако приказа сдать оружие не последовало. Дрошный повернулся, махнул рукой остальным и вновь двинулся вверх по склону. Меллори понял, что Дрошный предпочел лишний раз не испытывать судьбу.
Минут двадцать они взбирались вверх. Впереди, из темноты, послышался чей-то голос. Дрошный ответил, не замедляя шага. Вскоре они миновали двух часовых, вооруженных автоматами, и оказались в расположении лагеря, если так можно было назвать несколько наспех срубленных деревянных бараков.
Поляну, на которой был разбит лагерь, со всех сторон обступили плотные ряды самых высоких в Европе сосен. Их раскидистые кроны так плотно смыкались над лагерем на высоте от восьмидесяти до ста футов, что сквозь образовавшийся купол ни одна снежинка не упала на землю. В другую сторону этот купол не пропускал и луча света.
Ярко горели керосиновые фонари, освещая территорию лагеря. Дрошный остановился и обратился к Мел-лори:
– Вы пойдете со мной. Остальные останутся здесь. Он подвел Меллори к двери самого большого барака. Не ожидая приглашения, Андреа сбросил с плеч рюкзак и уселся на него. Остальные, немного помедлив, последовали его примеру. Конвоиры застыли в нерешительности, переглянулись и, на всякий случай, взяли сидящих в кольцо. Рейнольдс повернулся к Андреа. В выражении его лица полностью отсутствовали восхищение или доброжелательность.
– Вы спятили, – с негодованием прошептал Рейнольдс. – Это просто сумасшествие. Вас могли убить. Нас всех могли убить. Вы, случайно, не контуженный?
Андреа промолчал. Он закурил свою вонючую сигару и пристально посмотрел на Рейнольдса, пытаясь придать лицу миролюбивое выражение.
– Спятил – это слабо сказано. – Гроувс был взбешен не меньше Рейнольдса. – Вы же убили партизана! Вы понимаете, что это значит? Вам невдомек, что осторожность для них превыше всего?
Степень его осведомленности так и не удалось выяснить. Вместо ответа Андреа глубоко затянулся, выпустил облако ядовитого дыма и перевел умиротворенный взгляд с Рейнольдса на Гроувса.