Пушки заговорили (Преображение России - 6)
Шрифт:
И никто не стрелял!
Как же можно было не прийти к той, неоднократно проверенной уже в прошлом мысли, что война внешняя очень действенное средство против войны внутренней, гражданской, пока не выливается эта последняя в открытые бои с полицией и войсками, пока говорится только о брожениях, забастовках и легких уличных беспорядках.
V
Московские студенты Саша и Геня Невредимовы приехали в Москву из Симферополя дня за два до появления в Белокаменной царя с его многочисленной свитой.
Они не были в толпе ни на встрече царя, ни в Кремле, -
Увидеть царя они не стремились, хотя никогда его не видали, и все же им пришлось его увидеть, так как, заскочив в толпу на одной из улиц, чтобы через нее протолкаться, они не могли этого сделать: просто их не пустили никуда жандармы, попросили стоять на месте.
Это было тогда, когда царь уже покидал Москву, когда бесчисленные экипажи и машины двигались гуськом, не особенно спеша, к Александровскому вокзалу.
В то время как поровнялся экипаж царя с тем местом, где стояли братья, поднявшийся на цыпочки Геня и бывший на голову выше впереди стоящих Саша вобрали в себя царя, державшего руку у козырька фуражки, и лицо царицы, несколько наклонившей голову.
Оба эти лица мелькнули перед ними довольно быстро, однако не смешались в их памяти с другими лицами, может быть просто потому, что память инстинктивно экономила место и выталкивала все другие лица тут же, как только они в нее проникали.
И это делалось братьями без всякого сговора и несмотря на то, что при виде царского экипажа они только переглянулись, а угадывая потом кого-либо из министров или из свиты царя, переговаривались громко.
Родзянко, например, поразил их своей мощью, и они не только поглядели друг на друга улыбаясь, но Саша сказал:
– Ого-го! Вот так Родзянко!
А Геня скороговоркой:
– Сразу видно, что председатель Думы!
Узнали по портретам в журналах и Фредерикса, и Горемыкина, и Сазонова, и Сухомлинова... Впрочем, кроме этих четверых, никого больше. А когда кто-то рядом с ними назвал одного из проехавших в машине Палеологом, Геня обратился к нему с коротким вопросом:
– Почему?
Тот ответил так же коротко:
– По моноклю.
И Геня припомнил, что действительно и он как-то и где-то видел портрет французского посла: бритое круглое лицо и монокль в правом глазу.
Проехали, наконец, все машины, и публика начала расходиться. Отправившись, куда им было нужно, Саша и Геня некоторое время шли молча, но вот Саша спросил, наклоняясь:
– Ты хорошо его разглядел?
– Видел, как тебя вижу, - сказал Геня.
– Ну? Как нашел?
– Ничего царственного не заметил. А ты?
– По-моему, не только царственного, а ничего и умного-то, просто умного, как это все понимают, нет!
– горячо вдруг заговорил Саша.
– Самый обыкновенный пехотный капитан! Не гвардейский, хотя он, кажется, в гвардейской форме... Ты не заметил, в какой?
– Не обратил внимания... А погоны у него полковничьи: две полоски, без звездочек, только с вензелем... А ты говоришь: капитан, - сказал Геня.
– Мало ли что полковник, да не похож на полковника, вот! Не похож, и все! Выходит, стало быть, что на всех полковниках есть какой-то свой отпечаток, а на капитанах свой... Капитан, притом не гвардейский, пехотный... Вот так штука! Я даже не ожидал!
Геня заметил, что у брата действительно какой-то обескураженный вид. Он даже приостановился, что было у него признаком волнения, и Геня спросил, поглядев ему в глаза и тоже остановившись:
– А чего же ты ожидал?
– Чего?.. Я все-таки думал, признаться, что не может этого быть, чтобы он на первый взгляд мой показался мне до такой степени ничтожен! Я игроков в карты наблюдал, и знаешь, кому везет и кому не везет?
– Никогда над этим не думал, - несколько даже смутился Геня, так как не знал за своим братом способности наблюдать так прилежно карточных игроков, как он, в силу своих занятий биологией, наблюдал муравьев, ос или головастиков.
– Интересно, кому же везет?
– Везет умным, а не везет глупым, причем большого ума при игре в карты, как тебе известно, не требуется.
– Ты что-то такое не так, Саша, произвольный вывод сделал, - усомнился Геня и пошел было дальше, но Саша удержал его, взяв за плечо.
– Постой, - сказал он возбужденно, - на ходу неловко, а мне самому это надо сформулировать, готового у меня нет. Некрасову, поэту, везло в карточной игре? Везло, я читал.
– А он не того, между прочим?
– усомнился в этом Геня и перебрал пальцами.
– Нет, не "того", я в этом уверен, а действительно везло, потому что был умен, а глупому ни в карточной игре не может везти, ни даже в царении, хотя бы у него и были какие угодно умные министры, - вот моя мысль. Петру Великому везло? Говори, везло или нет?
– До известной степени, конечно, везло.
– Очень везло, потому что был очень умен... Ты понимаешь, о чем я говорю? Об удаче!
– То есть, если, например, перевести эту материю на охоту, то...
– То "на ловца и зверь бежит", - очень живо закончил Саша.
– Умный охотник, то есть хорошо знающий, куда и за кем он идет, непременно придет с дичью, а другой только зря проходит... Знаешь ли, я в чем убедился сейчас?
– Ну? В чем ты так сразу мог убедиться?
– Не выиграем мы этой войны, - вот в чем!
– К этому выводу можно прийти и другим путем, - заметил Геня, - путем обыкновенной логики на основании статистических данных и тому подобного.
– Можно и так, конечно, - согласился с ним Саша, - только это путь, хотя и верный, но все-таки довольно долгий, а непосредственное впечатление от лика царя страны - это тоже очень может быть точно, хотя и не совсем научно... Нет, ничего путного у такого царишки быть не может!