Пушкинская перспектива
Шрифт:
Еще до публикации пушкинского стихотворения, в 1829 году те же чувства выразил А. Бестужев-Марлинский в стихотворении «К облаку»:
…Завоет вихрь, взметая прах,И ты из лона звезднаДождем растаешь на степяхБесславно, бесполезно!..Блести, лети на ветеркеПодобно нашей доле —И я погибну вдалекеОт родины и воли![176]Смысл же пушкинской аллегории трактовался по-разному. По мнению Л. Н. Майкова, «стихотворение составляет как бы обращение к Александру, причем под тростником, клонимым долу, поэт разумеет самого себя, а под дубом – Наполеона, побежденного
Действительно, если допустить связь «Аквилона» с «Арионом» и соответствующее изменение датировки, то стихотворение получает вполне определенный смысл. Тогда придется допустить, что дата «1824» вызвана соображениями прикрытия политического смысла стихотворения, что делает понятным, почему Пушкин так медлил с напечатанием «Аквилона». Выбор даты «1824» (на год раньше 14 декабря), по-видимому, продиктован именно этими соображениями.[180]
Представление, что стихотворение «Аквилон» «явно связано с грозными событиями 1825 г.»,[181] остается наиболее распространенным в пушкиноведении. Как мы постараемся показать ниже, обе трактовки в сущности не являются взаимоисключающими.
Принципиально важно, что единственный дошедший до нас автограф стихотворения (ПД 126), наряду с пометой «1824. Мих(айловское)», имеет и вторую дату: «Болд(ино). 7 сент(ября)». То есть именно в деревенском уединении 1830 года Пушкину пришла на память давняя притча, и в этот день не было никакой нужды в заведомой хронологической мистификации.
Следует также иметь в виду, что образ поверженного бурей древа давно был освоен и лирической поэзией (что уже заметно в русских переложениях стихотворения Арно). Большой репертуар таких произведений был указан В. В. Виноградовым,[182] – приведем для примера стихотворение Жуковского «Гимн (из поэмы Томпсона „Времена года“)»:
Се гром!.. Владыки глас!.. безмолвствуй, мир сметенный,Внуши… из края в край по тучам гул гремит;Разрушена скала, дымится дуб сраженныйИ гимн торжественный чрез дебри вдаль парит…[183]Возможно, вариацией тех же томпсоновских строк станет и стихотворение Ф. И. Тютчева «Успокоение» (1831):
Гроза прошла – еще курясь, лежалВысокий дуб, перунами сраженный,И сизый дым с ветвей его бежалПо зелени, грозою освеженной. И уж давно, звучнее и полней, Пернатых песнь по роще раздалася,И радуга концом дуги своейВ зеленые вершины уперлася.[184]В отличие от медитаций Жуковского, нарисованная здесь картина реально зрима, но она и символична как обобщенное представление о неистребимой гармонии жизни.
Наряду с антологическим осмыслением образа сокрушающей (в данном случае) и вечно возрождающейся стихии, возможно и ее народно-поэтическое олицетворение, как это стало, например, в «Слове о полку Игореве», которое мы процитируем в переводе Жуковского, сохранившемся в пушкинском
Ярославна поутру плачет в Путивле на стене, приговаривая:
«О ветер, ты ветер!К чему же так сильно веешь?Мало ль подоблачных гор твоему веянию?Мало ль кораблей на синем море твоему лелеянию?На что ж, как ковыль траву, ты развеял мое веселие».[185]Неверно считать, что «лирическое начало в „Аквилоне“ всё заключается в этом (имеется в виду первое четверостишие – С. Ф.) обращении лирического субъекта. Оно не поддержано соответствующим строем описания, которое все построено на таких эпитетах, которые легко трактуются как в прямом, так и в аллегорическом смысле (в аллегорическом – даже легче), и нигде классицистическая ясность картины не нарушается вторжением резко индивидуальных деталей или психологических нюансов».[186]
Это, конечно, не так. Как раз такой психологический нюанс и задает с самого начала тон всему стихотворению Пушкина: сочувственное сопереживание малым сим, которые в эзоповском сюжете серьезной опасности не подвергаются. В стихотворении нарушено и эпически последовательное изображение событий: тростник и дуб разобщены; в басне же они вступают в диалог, а потом вместе испытывают налетевший порыв ветра. В первом четверостишии у Пушкина взгляд поэта (здесь и сейчас) устремлен с нижней точки – вслед за порывом ветра, пригнувшего тростник и влекущего вдаль облачко. В центральных строфах – воспоминание об отшумевшей буре. И ее ценностное восприятие коренным образом отличается от басни. Ср. в различных переделках басни Лафонтена:
Ветр бурный с лютым гневомДышит отверстым зевом,Ярится, мчится с ревом…А. П. Сумароков
Жестокий Ветр настал…А. А. Ржевский
Из дальных неба стран вдруг с яростью примчалсяИсшедший севера из недрЛютейший самый ветр…Ю. А. Нелединский-Мелецкий
И вот, нахмуря брови черныИ ветрену Борей разинув хлябь,С дождем мешая пыль, кричит: «Всё бей, всё грабь!Все власти лишь моей, все быть должны покорны!..»Я. Б. Княжнин
Ударил грозный ветр – все рушит и валит…И. И. Дмитриев
Вдруг буря страшная настала,И лютый ветрЛетит из мрачных недр;Дуброву всю ломает…Д. И. Хвостов
Насупился Борей,Вздурился,Завыл – и в ярости своейНа все озлился…А. П. Бенитцкий
Вдруг мчится с северных сторонИ с градом и дождем шумящий Аквилон…И. А. Крылов[187]
Как видим, только у Крылова отсутствует резко негативная оценка ветра – и не случайно: у него в буре аллегорически олицетворена победа над Наполеоном.[188]
В 1824 году та же тема развита и в стихотворении Пушкина:
Но ты поднялся, ты взыграл,Ты прошумел грозой и славой —И бурны тучи разогнал,И дуб низвергнул величавый.[189]Но воспоминание о минувшей «грозе и славе» неизбежно воскрешало и былые надежды, отразившиеся, в частности, в лицейском стихотворении Пушкина, обращенном к Александру I:
…брани сокрушив могущею рукой,Вселенну осени желанной тишиной! (…)Счастливый селянин, не зная бурных бед,