Пусть этот круг не разорвется…
Шрифт:
В тот самый день, когда ты родилась, Джо Морган надрался больше, чем обычно, еще днем. Оторвал меня от работы и зовет еще выпить. Я ему: спасибо, мол, не надо, – и обратно за работу. Ну и разозлил я его, отказавшись распить с ним бутылочку! И это после того, как он пригласил меня! Он ушел в свою контору и торчал там всю оставшуюся часть дня. А когда вышел, стало ясно, чем он там занимался: опять пил.
Прошел он, стало быть, на лесопильню – и ну языком молоть, что я-де полработы не делаю, что с лесопильни потихоньку раньше времени сматываюсь и все такое. Ну, я вижу, он совершенно пьян,
У меня дыхание перехватило.
– Он хотел тебя топором?…
Папа лукаво улыбнулся:
– Думаю, именно это хотел.
– А ты что, папа?
– Ничего… просто стоял. Постоял, постоял и говорю: «Собираешься врезать ниже пояса, так лучше сразу убей».
– И все?
– И все.
– И что он сделал?
– Постоял немного, весь красный как рак. Потом повернулся и пошел обратно в контору.
– А ты что?
– Закончил работу и пошел домой, не получив за этот день ни гроша. И потом знаешь что было?
– Что?
– Пришел домой и думать забыл про Джо Моргана.
– Сразу забыл?
Папа кивнул.
– Почему?
– Потому что родилась ты. В тот самый вечер.
Я заулыбалась.
– Ты была самым прелестным ребенком, какого мне приходилось видеть. И без единого волосочка на круглой головке.
Я рассмеялась.
– И я сказал себе: «Да неужто волноваться из-за этих белых? Аль из-за работы? Или из-за денег, что недополучил? Нет, вот эта маленькая девочка – только это и важно. Ничего нет на свете важнее этой маленькой девочки».
Я почувствовала, как ком подступил у меня к горлу.
– Папа, – сказала я, – я тебя люблю.
Он улыбнулся, взял мою руку в свои и сказал:
– Я тоже люблю тебя, Кэсси, детка. Я тоже люблю тебя.
Наконец настал день – в тот день папа вновь отправился на поиски Стейси, – когда мне разрешили не только встать на несколько часов с постели, но и нормально одеться в брюки и рубашку. Сперва меня слегка пошатывало, но, едва я оделась, меня тут же как ветром выдуло через переднюю дверь вон из дома, по мягкому зеленому газону к подъездной дороге, туда, где ежедневно дежурил Уордел. Увидев, как я подхожу, он отнял от губ гармошку и улыбнулся. Я ответила тем же и уселась с ним рядом. На его лице я прочла вопрос, так что сразу ответила:
– Я в порядке.
К моему изумлению, он заговорил:
– Я рад.
– Мне… мне очень правится твоя музыка. Спасибо, что ты каждый день приходил и играл для меня. Было так приятно.
Уордел опустил глаза на свою губную гармошку.
– Знаешь, как мне помогла твоя музыка. Такая скука лежать все время в постели, да еще день за днем. А когда жар, и горло болит, и кашель душит, совсем захандришь. Раньше-то я никогда не болела и, скажу тебе честно, больше не хочу. Хотя, наверно, я удачливая, потому как у меня была до того высокая температура, что я ничего не помню, кроме…
Я остановилась. Передо мной, как призрачные вестники горя, пронеслись сны, какие я боялась вспоминать. Уордел не спускал с меня глаз, я чувствовала, но не в силах была посмотреть ему в лицо.
– Ничего не помню, кроме снов. Сны я помню… В них все было, как взаправду, и… и даже Стейси. Я видела его во сне, как живого, а иногда… Будто он умер. – Испугавшись собственных слов, я кинула быстрый, пронзительный взгляд на Уордела: – Что значит, Уордел? Когда снятся такие сны? Значит, я что-то предчувствую? Нет, нет, ничего я не предчувствую! Я не переживу, если Стейси умрет! Или Мо…
– Кэсси! – позвала Ба из дома.
– Если с ними что случится, я сама умру. Не хочу жить, если их здесь не будет.
– Кэсси, да где ты там, детка?
Уордел встал. Я искала его взгляд, чтоб успокоиться. Он поглядел на меня. Нежность в его глазах напомнила мне папу. И положил руку мне на плечо:
– Мы все умрем, Кэсси, когда-нибудь.
– Но Стейси…
– И он умрет, а ты будешь еще жить… Потому что это как солнце – всходит и заходит.
Он мягко сжал мне плечо, затем отвернулся, поднес гармошку к губам и пошел по дороге. А музыка потекла за ним. Больше он не приходил играть для меня.
12
За несколько дней до рождества вновь приехал дядя Хэммер. Он взял в ладони мое лицо и спросил:
– Ну, как ты?
Только убедившись, что я в порядке, он обвел глазами комнату и с удивлением заметил:
– А куда вы девали рождество? Нигде его не вижу. Ни сосны, ни рождественских украшений над очагом. Ни запаха вкусной готовки, что разносится по всему дому. Вы что, все от меня спрятали?
На его подтрунивание Ба ответила слабой улыбкой:
– Сказать по правде, сын, мы медленно раскачиваемся сей раз. Дэвида дома нет. Всего несколько дней, как забили борова. За фаршированную свиную голову и не брались. И енота еще не раздобыли. Лишь накололи орехов для моего пирога да нашпиговали сладкий картофель. Настроение у нас не рождественское.
Дядя Хэммер молча выслушал это и обратился к маме:
– Когда Дэвид собирался вернуться?
– Сказал, к рождеству. Это зависит от…
Дядя Хэммер, поняв, кивнул и встал со стула.
– Сдается мне, еще много чего предстоит переделать. И в первую очередь приготовим-ка свиную голову. Что за Новый год без фаршированной свинки!
– Но ее всегда готовит папа, – напомнил Малыш.
И правда, то была папина забота и гордость готовить свиную голову на рождество. Но дядя Хэммер гнул свое:
– Вы что, не верите, что и я с этим управлюсь?
– Нет, сэр. – В голосе Малыша ясно прозвучало, что он сомневается.
Дядя Хэммер захохотал:
– Ладно, дорогие племяннички и юная племяшка! С вашей помощью, увидите, я прекрасно справлюсь.
И мы пошли с дядей Хэммером на кухню. Там он скинул пиджак, закатал рукава рубашки и, вымыв руки, энергично взялся за голову. Свиную, конечно. Мне с Малышом и Кристофером-Джоном он предоставил срезать мясо, а сам принялся рубить, что надо для начинки. Перемешав все, посолил, поперчил красным перцем и черным, добавил шалфея и уксуса, чтоб аромат был острее, и наконец воскликнул: