Пусть тайга ко мне привыкнет
Шрифт:
— Ну, тогда всё в порядке, — Степан Матвеевич улыбнулся. — Постараюсь оправдать доверие, не обижу зверей. А деду — привет от меня боевой!
— До свиданья! — попрощалась Витька.
— Чтоб корзинки были полные!
— Постараемся, — заверил Матвейка.
— Тайге — поклон, — сказал кто-то из товарищей Степана Матвеевича. — А насчёт футбола-то подумай, Витя! Ждать будем.
Глава шестая
И ЭТО ВСЁ — ТАЙГА...
Витьку нарядили в прошлогодний Матвейкин лыжный костюм, из которого он уже вырос. Лаковые белые босоножки тоже пришлось снять и обуться в старые некрасивые
— Так лучше от комаров убережёшься, — пояснила она.
Витьке все эти приготовления казались немного смешными: на улице жара, а они как на Северный полюс одеваются...
В настоящем лесу Витька, можно сказать, никогда и не была. Около их города только скалы, песок, и море чуть не до самого неба. Деревья тоже, конечно, есть. Но лесом их считать нельзя. Во-первых, они специально посажены в нужных местах: парках, скверах, зонах отдыха. Во-вторых, ровными рядами и по росту, как дошколята на первомайском утреннике. Но самое неприятное — везде таблички: «По газонам не ходить!» И гулять разрешается только по асфальтовым дорожкам.
А по здешнему лесу идти — одно удовольствие, будто по мягким подушкам ступаешь. Это потому, сказала Саша Александровна, что мох кругом и хвоя нападала с ёлок да кедров.
Раньше для Витьки все хвойные деревья были «ёлками». А оказывается, это и ель, и пихта, и сосна, и кедр, и лиственница. Иголки у них совершенно разные. У ёлок, например, они короткие и колючие, у кедров — длинные и шелковистые, а у лиственниц хвоинки такие мягкие, что даже не уколешься. Они и на зиму опадают, как листья. За что и прозвали дерево — лиственница.
И шишки у всех разные. Самые большие — у кедров. Еловые — хоть и мельче, но если попадёт такая шишечка по макушке, ничего, чувствуется. Витька в этом убедилась, как только в лес вошла.
— Тётя Саша, а в шишках — что?
— В шишках, Вика, семена.
— Ивкедровых?
— Ивкедровых тоже.
— А Степан Матвеевич говорил — орешки, которые можно щёлкать.
— Орехи — это и есть кедровые семена, — вмешался Матвейка. — Только сейчас они ещё молочные... Ну, недозрелые. А вот в конце августа — язык проглотишь, какие вкусные! Особенно, если калёные. Правда, мама?
— Правда. Обязательно угостим Вику кедровыми орехами. Ты их когда-нибудь пробовала?
— Никогда в жизни! — призналась Витька.
— Тише! — вдруг остановился Матвей-малый. — Бурундук!
Витька и Саша Александровна посмотрели туда, куда указывал Матвейка. На старом потемневшем пне, вытянувшись во весь небольшой рост, сидел рыжевато-серый пушистый зверёк с тёмными полосками на спине и с любопытством их разглядывал.
— Какой смелый! Совсем нас не боится, — прошептала Витька. Неожиданно у неё под ногой хрустнула ветка, и бурундук исчез. — Я его испугала?
— Как же! — возразил Матвей-малый. — Просто ему сейчас прохлаждаться некогда: продукты на зиму заготавливает. Заметила, какие щёки у него толстые?
— Заметила.
— Вот, в них и таскает всё. Как в сумке.
Это было странно и удивительно.
— Матвейка правильно говорит, — подтвердила Саша Александровна. —
Так они шли и разговаривали, а лес становился всё темнее, бурелома попадалось всё больше. Идти было уже не так легко и приятно: ноги то и дело проваливались в какие-то ямки. Сухие ветки цеплялись за одежду. Но самое ужасное — комары! Сколько их! Миллион!.. А может, миллиард!.. А может, бессчётное количество! И это были не те маленькие серые комарики, которыми Витька угощала на теплоходе своих попугайчиков, и даже не те, которые несколько раз укусили её на лугу, когда она гонялась за котом. Здоровенные, чуть ли не с Витькин мизинец! Такие, без всякого сомнения, могли закусать до смерти кого угодно. Наверное, именно этих комаров и боялась бабушка Фатья, когда не пускала Витьку в Сибирь.
Комары с противным, тонким писком набросились на них, стараясь пробраться за воротник, в рукава, под платок — в малейшую щёлку.
— Ну, разгуделись, — ворчал Матвейка, смахивая с лица живую тучу.
Саша Александровна тоже будто не замечала их: шла и шла вперёд. Витька же не могла ни говорить, ни смотреть. Она закрыла лицо руками и в ужасе замерла.
— Ты чего? — обернулся к ней Матвейка.
— Я... не могу! — с отчаянием выговорила Витька. — Они меня едят!
— Подумаешь, принцесса! Всех едят, не тебя одну. Небось, не съедят.
— Дай руку, я ничего не вижу.
— А ты разлепи глаза-то, — посоветовал Матвейка, — и топай!
Какой ужасный, злой мальчишка! Неужели ему ни капельки её не жалко? Витька приоткрыла чуть-чуть один глаз и, едва перебирая ногами, двинулась вперёд.
Но много ли увидишь, если смотришь даже не вполглаза, а в тонкую щёлку? Конечно, она споткнулась на первой же кочке и упала. Ну, тут уж причина была уважительная, и Витька залилась горючими слезами.
— Вика, Витюша, в чём дело? — Саша Александровна услышала плач и вернулась. — Руки целы? Ноги целы? Ну и хорошо! Вставай быстренько. Комары доняли? Ух, негодники! Сейчас мы их распугаем!
Она достала из корзины пузырёк и осторожно намазала Витькины щёки и руки какой-то пахучей жидкостью.
— Ну вот, теперь ни один комар не сядет... А ты не робей, гони эту шушеру от себя! Ишь, почуяли нового человека и обрадовались. Кыш! Кыш!
Слёзы высохли на ресницах, но внутри — Витька чувствовала — их было ещё очень много. И зачем только она согласилась пойти? Сидела бы дома и ждала маму. А всё Матвейка: «Пойдём в тайгу! Пойдём по грибы!».
— Домой хочу, — шёпотом сказала Витька.
— Да что ты, девочка моя! — расстроилась Саша Александровна. — Мы ещё ни одного грибка не встретили — и домой?
— Принцесса на горошине, — вставил Матвейка. — Пусть идёт, никто не держит.
— Ну и сынок у меня! Ну и дружок! Завёл в глушь и иди куда хочешь? Первый раз человек в тайге — понимать надо. Привыкнуть к ней сначала нужно, полюбить, тогда и тайга откликнется, не станет обижать.
Витька закусила губу, чтобы не расплакаться снова, и пошла рядом с Сашей Александровной. А та всё говорила, говорила...