Пусть умирают дураки
Шрифт:
Я стал смутно чувствовать, что завидую им. Им было так хорошо вместе, что они могли пойти даже на то, чтобы позволить мне выступать здесь открыто в роли официального любовника. И я понял, что это не была извращенность с ее стороны, а искреннее желание сделать меня счастливым, и я улыбался ей. Через час мы выпьем шампанское, я уйду, сяду в самолет и полечу в Нью-Йорк, а они останутся одни, и Дженел помирится с Элис. И Элис знала это. И еще она знала, что Дженел нужен этот момент со мной. Я преодолел возникшее у меня желание убрать свою руку. Это было бы неблагородно, а мужское заблуждение говорит о том, что мужчины в глубине души благороднее женщин. Но знал, что мое благородство натянутое. Я не мог дождаться того момента, когда уйду.
Наконец, я смог на прощание
— Не беспокойся, — проговорила она. — Я проведу ночь у нее.
Дженел рассказала мне об этом после операции. Элис провела у нее целую ночь, свернувшись клубком на кресле в палате. Это меня не удивило.
Я сказал Элис:
— Спасибо. Береги себя, — сел в машину и поехал в аэропорт.
Когда самолет полетел на восток своим обычным маршрутом, было уже темно. В самолете я не мог заснуть.
Я мог себе представить, как им будет хорошо вдвоем, Элис и Дженел, и был рад, что Дженел будет не одна. И был рад, что утром на рассвете буду завтракать со своей семьей.
Глава 39
В чем я никогда не хотел себе сознаться, так это в том, что моя ревность в отношении Дженел была нисколько не романтической, а прагматической. Я читал романтическую литературу, но ни в одной из прочитанных мною романтических повестей не смог найти утверждения о том, что одной из причин, по которым женатый человек хочет верности от своей любовницы, является его боязнь подхватить гонорею или что-нибудь еще похуже и передать потом своей жене. Я думаю, что одной из причин, по которым подобное не допускалось для любовницы, была та причина, по крайней мере, что женатый мужчина обычно лжет и говорит, что он более не разделяет ложе со своей женой. И по той еще причине, что он уже лгал и лжет своей жене и что, если он ее заразил, если он вообще может считаться человеком, то ему нужно было бы в этом случае сказать об этом обеим. Он ловится на двойной лжи.
Так, однажды ночью я сказал об этом Дженел. Она посмотрела на меня с мрачным видом и проговорила:
— А как насчет того, что ты подхватишь это от своей жены и передашь мне? Или ты считаешь это невозможным?
Мы проводили нашу обычную игру в пикирование, эту словесную битву, дуэль двух умов, дуэль сообразительностей, в которой допускались юмор и правда, даже жестокость, но не зверство.
— Нет, конечно, — сказал я. — Только шансы меньше. Моя жена очень строгая католичка. Она праведница. — Я поднял руку, как бы заранее предупреждая возражения Дженел. — И она старше тебя и не такая красивая, и у нее меньше возможностей.
Дженел несколько успокоилась. Любой комплимент по поводу ее красоты мог смягчить ее.
Потом я произнес, немного злорадно:
— Но ты права в одном. Если бы моя жена заразила меня, а я тебя, я не чувствовал бы вины. Все было бы в порядке вещей. Это было бы что-то вроде торжества справедливости, потому что и ты, и я — мы оба преступники.
Дженел не могла больше ничего возразить. Она просто подскочила на месте от возмущения.
— Я просто ушам своим не верю, не верю, что ты мог такое сказать. Просто не могу поверить. Я, может, и преступница, — сказала она, — а ты просто трус и подлец.
На следующую ночь, ранним утром, когда, как обычно, мы не могли больше уснуть, потому что были так обессилены друг другом и выпили бутылку вина, она стала так настаивать, чтобы я рассказал ей о своих детских годах, проведенных в приюте.
Когда я был ребенком, я любил использовать книги как магическое средство. В спальне поздним вечером, один-одинешенек, испытывая такое чувство отрешенности от остального мира, которое я никогда с тех пор не испытывал, я мог мысленно уноситься прочь и уходить от действительности, погружаясь в мир книги, а потом давая волю своей фантазии. Больше всего в свои десять, одиннадцать, двенадцать лет я любил
Именно тогда я разработал трюк моего реального переноса из настоящего в будущее. Я пользовался им всю свою жизнь: ребенком в приюте превращался в молодого человека, у которого умные ученые друзья; мог перенестись и жить в роскошных апартаментах и на диване в этих апартаментах заниматься любовью со страстной прекрасной женщиной.
Во время войны я служил в охране и в скучные часы этой службы, в патруле переносился в будущее, когда я буду уезжать в Париж, есть прекрасные изысканные кушанья и спать с блудницами. Под обстрелом я мог, как по волшебству, исчезать и переноситься в леса, где мог спокойно отдохнуть у тихого ручья, читая любимую книгу.
Все это срабатывало, действительно срабатывало. Я исчезал, как по волшебству. А потом вспоминал то время, когда я действительно принимал участие в тех великих событиях: вспоминал ужасное время и мне казалось, что мне всего этого удалось избежать, что я никогда и не страдал. Что все это было лишь сном.
Я вспоминаю, как был поражен словами Мерлина, который говорит королю Артуру, что тот будет править без его, Мерлина, помощи, потому что он, Мерлин, будет заточен в пещере молодой волшебницей, которую он обучил всем своим секретам. Подобно королю Артуру я спросил, почему. Почему Мерлин обучает молодую девушку всему своему колдовскому искусству только для того, чтобы стать ее пленником и почему он так счастлив спать в пещере тысячу лет, зная о трагическом конце своего короля? Я не мог понять этого. А потом, когда я вырос, почувствовал, что тоже могу сделать то же самое. Каждый великий герой, понял я, должен иметь какую-то слабость, и то же будет со мной.
Я прочитал много разных вариантов легенды о короле Артуре и в одном из них увидел картинку с изображением Мерлина. Это был человек с длинной седой бородой. На голове его был конический колпак, усеянный звездами и знаками зодиака. В мастерской приюта я смастерил себе точно такой же и носил его, бродя по территории приюта. Я очень любил эту шляпу — свой колпак, пока однажды один из мальчишек стащил ее и меня, и мне больше не пришлось никогда ее увидеть, и я не стал делать ее снова. Я использовал эту шляпу, чтобы вызывать у себя состояние отрешения, перенестись в иной мир и стать тем героем, которым я должен был стать в будущем, пережить свои будущие приключения, совершить те хорошие дела, которые я совершу и пережить то счастье, которое найду. Но шляпа эта, вообще-то, не нужна. Фантастический мир появился как-то сам собой. Моя жизнь в этом приюте кажется мне сном. Я никогда тем не был. Я был Мерлином в образе ребенка десяти лет, был волшебником, и ничто никогда не могло принести мне никакого вреда.
Дженел смотрела на меня, слегка улыбаясь.
— Ты действительно думаешь, что ты Мерлин, не правда ли? — спросила она.
— В какой-то степени, — ответил я.
Она снова улыбнулась и ничего не сказала. Мы выпили немного вина, и вдруг она сказала:
— Ты знаешь, иногда меня охватывает какое-то странное чувство и я начинаю по-настоящему бояться, что у нас может получиться. Знаешь, вот смешно? Один из нас связывает другого и потом предается утехе с тем, кто связан. Как насчет такого варианта? Дай мне связать тебя и потешиться с тобой, когда ты будешь совершенно беспомощен. Это будет вещь!