Шрифт:
Часть 5. Порт-Артурский канкан
14 марта 1904 года 08:15 по местному времени. Окрестности Порт-Артура, 20 миль юго-западнее Ляотешань. Боевая рубка БПК «Адмирал Трибуц»
Полный вперед – пока, правда, без форсажа. На таком режиме, при работе всех четырех турбин, «Трибуц» способен разогнаться до двадцати четырех-двадцати пяти узлов. Он и разогнался, на лаге двадцать четыре с половиной. По широкой дуге, обходя соединение Того, вместе с «Быстрым» движемся на юго-восток. Именно там, в тылу его кильватерного строя, и начнется атака века.
До начала боя осталось совсем немного времени, в рубке стихли даже приглушенные разговоры. Карпенко взял в руку микрофон общекорабельной трансляции. Сейчас его услышат на всем корабле на всех боевых постах.
– Товарищи, друзья, боевые соратники, офицеры, мичмана, старшины и матросы. Смотрите, перед нами Враг, позади Россия. Россия всегда будет за каждым из нас, какой бы год ни стоял на дворе. Да и Враги тоже у нее были и будут всегда. Теперь наступил момент проверить, не зря ли Родина вооружила нас и поставила в строй для своей защиты, на что мы способны в черный для России день? Вон дымит японская эскадра, построенная на деньги англичан и американцев, ими же оснащенная и обученная. Японцы пришли сюда убивать наших русских людей, наших прадедов и прапрадедов. Напомню – они напали как Гитлер, без объявления войны, ночью атаковав наши корабли, а на следующий
Карпенко вытер рукой лоб – он все-таки строевой командир, а не оратор. Но помог текст, который составил Одинцов, ну и от себя тоже кое-что удалось добавить. А времени остается все меньше и меньше, до исходных позиций еще около пяти минут.
А кстати, вон и Одинцов – стоит на правом крыле мостика и показывает большой палец, понравилось, значит. Ну ладно, он же не лезет в мои военно-морские дела, а я не буду лезть в его политические. А то при толерастии с либерастией слишком много народа возомнило себя великими политиками и ломанулось покорять политические Олимпы.
14 марта 1904 года 08–35 по местному времени. Окрестности Порт-Артура, 25 миль юго-восточнее Ляотешаня. Боевая рубка эсминца «Быстрый»
Капитан первого ранга Иванов Михаил Владимирович
Японская эскадра вытянулась поперек моря цепочкой коптящих утюгов. Четко следуя плану операции, мы вслед за «Трибуцем» легли на курс параллельный курсу японской эскадры на сорок пять кабельтовых мористее и с отставанием по дистанции в семьдесят кабельтовых. Напряжение в боевой рубке росло с каждой секундой. Вот пришло время и с гортанным кавказским акцентом звучит команда моего командира БЧ-2 капитан-лейтенанта Гараняна, – «Снаряд осколочно-фугасный, взрыватель на фугас! Товсь!» – Вот уже расстопорены механизмы наведения артиллерийских башен и торпедных аппаратов. План боя и характеристики целей введены в БИУС, а оттуда переданы в СУАО. Операторы, привстав от напряжения, нависли над своими пультами. С каждой секундой приближается рубеж открытия огня. Шестьдесят кабельтовых для «Трибуца» и шестьдесят пять для нас. Шестьдесят – шестьдесят пять кабельтовых, это примерно половина максимальной дальности обеих артсистем, что АК-100 с «Трибуца», что АК-130 с «Быстрого». Траектории при этом весьма настильны, рассеивание невелико, а подлетное время снарядов около семнадцати секунд. Сто тысяч лошадей несут «Быстрый» над волнами в брызгах пены и свисте ветра. Опять это упоение атаки, кружащее голову, как в тот раз. Осталось десять кабельтовых, семь, пять, три, два, один…
Отсюда, из рубки, мне была видна только полусферическая крыша баковой башни и концы стволов, наведенные на врага.
– Огонь! – сказал я негромко, но так что услышали все, кто находился в рубке. – Огонь! – И вспыхнуло пламя и ударил гром.
Десять бесконечных секунд орудия посылали во врага снаряд за снарядом; и вот все смолкло, все двадцать восемь фугасных снарядов – на траектории. Отсчитывая по себя секунды, я поднял к глазам бинокль. Первой жертвой, попавшейся нам в зубы, был бронепалубник «Иосино» или «Ёсино», хрен их япону маму разберет, как они это произносят. Там про нас еще даже не знают и не ведают. Стволы орудий поставлены на ноль и находятся в диаметральной плоскости. А смерть уже отсчитывает последние секунды, первые снаряды уже прошли вершину траектории и подобно снежной лавине катятся на японцев. Какая чушь лезет мне в голову, подумал я, не забывая исправно отсчитывать секунды. На слове «шесть» японский крейсер скрылся за стеной разрывов. А сверху, подобно каракулевой шапке, распускались цветы разрывов зенитных снарядов, выпущенных с «Трибуца».
– Попал! Ай, попал, молодца, ребята! – в восторге закричал Гаранян. – А ну, поправку, и дай ему еще!
Опали водяные столбы, ветер снес назад дым от взрывов, и стало видно, что Гаранян не ошибся. Три огромные дыры в борту; из одной валил густой дым, разгорающегося в угольной яме пожара. Первая труба завалилась на бок и держится на честном слове, удушливый угольный дым волнами ползет по палубе. Также сильный пожар в корме, сверкает подобно бенгальскому огню – похоже, загорелись картузы первых выстрелов, сложенные у кормового орудия главного калибра. Скорее всего, были и еще попадания просто не столь заметные.
– Вторая! – выкрикивает Гаранян, и снова орудия на десять секунд превращают весь мир вокруг в сплошной грохот и пламя.
Жадно всматриваюсь через бинокль в силуэт японского крейсера. Мне кажется, или он, все-таки кренится на левый борт? Не знаю, а вот пожар в угольной яме явно разгорается и через пробоину уже не только валит дым, но и выбиваются ревущие языки пламени. Как и пожар в корме. Истекли положенные секунды, и цель снова накрыло стеной разрывов. Что это? Над злосчастным японским крейсером поднимается огромное грязно-серое облако перемешанного с дымом пара. Крен на левый борт уже заметен невооруженным глазом и продолжает нарастать, кроме того, этот «Иосино» замедляет ход и садится носом. Значит, есть еще парочка (или больше) немалых подводных пробоин, куда сейчас десятками тонн вливается забортная вода. Нет, точно не жилец… Отдаю команду:
– Гаранян, четвертая дробь, перенос огня на третью.
До третьей еще далековато, до рубежа открытия огня больше минуты, поэтому жадно всматриваюсь в заваливающийся на борт вражеский крейсер. Его крен уже закритический, и спасти его не теперь не сможет и сам господь Бог. Кроме того, под воду ушли практически все пробоины левого борта, пламя и дым пожара сменились столбом густого пара. Еще немного – и, потеряв остойчивость, «Иосино» переворачивается кверху днищем, подобно большой снулой рыбе. А мы уже накатываемся на следующего «клиента». По схеме это должен быть крейсер «Такасаго». Там уже заметили конфуз, постигший подельника и явно забегали, засуетились. Куда–то, примерно в нашу сторону, даже бухнула кормовая восьмидюймовка. Недолет кабельтовых двадцать пять, да и точность прицеливания оставляет желать лучшего. Но время его существования в этом мире уже истекло. «Трибуц» и «Быстрый» пересекли невидимую черту, и снова заговорила наша артиллерия. Конец японского крейсера был быстрым и ужасным – в районе кормовой восьмидюймовки, на десятки метров вверх, ударил радужный фонтан кордитного пламени. Именно так в нашей истории в мае сорок первого погиб британский линейный крейсер «Худ». Все остальные повреждения, нанесенные нашими снарядами этой японской «собачке», меркли перед тем, что натворил снаряд, который в нужном месте, под нужным углом пробил борт, две внутренних переборки, и рванул в кормовом погребе ГК. Внутренние герметичные переборки и клинкетные двери рассчитаны на сопротивление давлению забортной воды, а не раскаленных до трех тысяч градусов пороховых газов. Волна огня – такая, какую любят снимать в голливудских фильмах – должна была прокатиться у него от кормы до носа, выжигая внутри все живое и неживое. Гаранян только глянул в мою сторону, я опустил бинокль и кивнул – и он сам задробил стрельбу. Тратить боеприпасы фактически уже на труп корабля не имело никакого смысла. Пока до открытия огня по следующей нашей цели оставалось около двух минут, я перевел бинокль в голову японской кильватерной колонны. Японский адмирал уже должен был понять, что хвост его колонны кто-то нагло убивает. И точно – вверх по мачтам побежали сигнальные флаги… Ну… то, что это будет поворот на левый борт на восемь румбов, это к гадалке не ходи, но какой? Последовательно за флагманом, или все вдруг? Пес их разберет, эти японские сигналы. Хотя, насколько я помню, у японцев дело с исполнением команд поставлено четко, так что через минуту с небольшим узнаем… Есть! «Микаса» ворочает влево, а все остальные пока идут прежним курсом. Карпенко не ошибся – адмирал Того выбрал самый консервативный вариант маневра, чем, в принципе, и подписал себе смертный приговор. А мы пока вернемся к нашим баранам – до рубежа открытия огня по крейсеру «Читосе» остались считанные секунды. Интересно, что о нас думает контр-адмирал Дэва, который несет свой флаг на «Касаги»? Ведь мы для него выглядим как крейсера первого ранга с фантастическим весом минутного бортового залпа. Ведь на его крейсере на один борт может бить шесть орудий со скорострельностью шесть выстрелов в минуту и весом снаряда в двадцать четыре килограмма. Вес минутного бортового залпа – восемьсот шестьдесят пять килограммов. Обе башни «Быстрого» в минуту выбросят к цели сто восемьдесят снарядов весом в тридцать шесть килограмм, минутный вес бортового залпа при этом составит шесть тонн четыреста восемьдесят килограмм. И вот появившаяся неведомо откуда Немезида уже сожрала два крейсера и подбирается к третьему. Все, время – очередь! Согласно предварительному плану, рубеж открытия огня для «Читисе» и «Касаги» составлял уже по сорок пять и пятьдесят кабельтовых соответственно. На такой дистанции процент попаданий приближается к пятидесяти процентам, а это двенадцать-тринадцать снарядов в залпе. Кроме разрывов прямых попаданий, превративших быстроходный крейсер в хромающую развалину, несколько высоченных водяных столбов встают у самого борта, что может означать обширные подводные пробоины. Тут я понимаю, что мы с Карпенко несколько переложили японцам сладкого. Они и половину предложенной нами порции съесть не могут. Я колеблюсь, задробить вторую очередь или нет, но японец начинает валиться на борт, когда снаряды уже в пути, и остается только сожалеть о напрасно потраченных боеприпасах. Нет, кажется, Гаранян самостоятельно прервал очередь и вместо семи стволы выпустили только по три-четыре снаряда. Перевожу бинокль вперед и успеваю заметить, как от «Трибуца» к замыкающему строй броненосной эскадры японскому тяжелому трехтрубному крейсеру тянется белая полоса кавитационного следа от торпеды «Шквал». Три трубы – значит, «Якумо», немец по происхождению. Карпенко заранее передал нам карточки опознавания японских и русских кораблей. И так же, как с Одинцовым, мы раскладывали политические пасьянсы, точно также с Карпенко раскладывались пасьянсы тактические. Но кто бы он ни был, он уже покойник, пусть ему это пока и неизвестно. От «Шквала» спасения нет – ни в наши времена, ни тем более сейчас. Перевел бинокль на «Читосе» и успел увидеть, как он ложится на борт – здесь уже все. А адмирал Дэва на «Касаги» решился – ложится в левую циркуляцию с явным намерением идти на сближение. А вот фиг вам, господин контр-адмирал! Хлопаю по плечу Гараняна:
– Армен Ашотович, цель номер один, огонь немедленно!
Сопровождение цели ведется непрерывно, команду мою слышат и операторы, и поэтому, не успел командир БЧ-2 отрепетовать, как загрохотала артиллерия. Все, чего сумел добиться Дэва – это поставить свое корыто к нам левым бортом на пятидесяти кабельтовых. А еще немного сбить наводку по дальности. На этот раз все попадания были или в надстройки, или в верхнюю часть корпуса. Перебитая взрывом, рухнула за борт фок-мачта, один из снарядов попал под первую трубу и теперь там разгорался пожар от раздробленных в щепу шлюпок. Из дыр в трубе удушливый дым стелился вдоль палубы. Кроме этого, носовой каземат взрывом нашего снаряда и детонацией боекомплекта был вывернут практически наизнанку. Но подводных пробоин не было, и «Касаги» продолжал циркуляцию. Когда до него дошла следующая очередь, он был к нам уже в ракурсе «три четверти». Прицел был уже снижен и снаряды били или в борт над ватерлинией, или, при небольшом недолете, ныряли, чтобы взорваться под водой под днищем или у борта. А вот этого варварского обхождения ослабленный корпус японского крейсера не перенес. Когда опала пена от взрывов, японский крейсер быстро уходил носом под воду, как подводная лодка при экстренном погружении. С этим все. Перевожу взгляд вперед. Успел! В бинокль видно, как «Шквал» выпущенный с «Трубуца» попадает под кормовую башню в… у крейсера две трубы, значит это «Асама», а куда же потерялся «Якумо», в которого Карпенко стрелял первым? Значит, пока я разбирался с «Касаги», он успел получить свою порцию и полностью утонуть. Жаль, не удалось за его гибелью наблюдать самому. Так быстро может утонуть только корабль, разломившийся пополам по миделю от взрыва котлов. Ну уж тот же процесс в исполнении Асамы я пронаблюдаю с удовольствием – взрыв боевой части «Шквала» и последующая детонация погребов оторвали убийце Варяга корму, и теперь он погружается в воду, задирая нос высоко в небо. А «Быстрый» уже ложится вслед за «Трибуцем» в правую циркуляцию, на контркурсах разворачиваясь левым бортом к японской броненосной эскадре, торпедный аппарат уже наведен на цель – вот он, момент истины. Того всей своей броненосной тушей влез в расставленную для него ловушку. Все готово. Мой командир БЧ-3, кап-три Шульц – из немцев один из последних (если не последний) на нашем флоте. На всю жизнь запомнил его слова: «Мой пращур, рижский дворянин, дал присягу еще Петру Алексеевичу – служить России, и за себя и за свое потомство. И вот мы, Шульцы, уже триста лет не изменяли этой присяге, ни в четырнадцатом, ни в семнадцатом, ни в сорок первом. И не изменим никогда, пока существует наш род и Россия…»
В общем, если в природе и бывает идеальный командир минно-торпедной боевой части, так это он, Андрей Федорович. Залп рассчитан до миллиметра. В нашем прицеле «Микаса» и «Асахи». Команда «Пли!» – две огромные темно-зеленые рыбины одна за другой ныряют за борт. Оглушающий, постепенно стихающий, рев и белые кавитационные следы, тянущиеся к броненосцам-жертвам. «Трибуц» тоже дал залп, только следы его торпед плохо видно. Ну ничего, посмотрим на результат. А ведь все шесть японских броненосцев – не более чем жертвенные барашки, предназначенные на заклание на алтаре бога справедливости. В руках у Шульца тикает секундомер, в рубке все замерли… Вдруг носовую часть «Микасы» подбрасывает сильнейшим подводным взрывом прямо под башней ГК. Мгновение спустя детонирует боекомплект – и в дальнейшем об адмирале Того можно будет забыть. Хотя взрыв «Шквала» под килем для броненосцев в пятнадцать-тринадцать тысяч тонн не лечится в любом случае, драже без детонации БК. Окидываю взглядом японский кильватер и вижу картину, которая мне как медом по сердцу – все броненосцы взрываются и тонут. Ну, слишком мала дистанция и слишком неуклюжа цель, чтобы при прицеливании под первую трубу «Шквал» мог отклониться больше, чем на тридцать метров в ту или другую сторону. А там или один из двух погребов ГК рванет, или котлы. Ибо взрыв четырехсот килограмм ТГА выносит напрочь по двадцать–тридцать квадратных метров обшивки днища и как спичку ломает стальную балку киля. Нет, пленных сегодня будет явно минимум.