Пустота
Шрифт:
– Ой! – говорила ему в таких случаях Джоан. – Как я люблю наши совместные выходные.
Таков был ритуал середины субботнего утра. Но Алан всегда мог ее удивить; она всегда его ждала, но никогда не была в полной мере готова. Сегодня, впрочем, она только и думала, как ужасно будет, если Алан появится здесь и увидит влагалище в стене кухни. И он тут же явился. С приходом Алана стены понемногу стали возвращаться к первоначальному цвету. Процесс занял все утро, но потом все снова стало настоящим. Алан с Джоан сидели, взявшись за руки, и вместе смотрели на стену, чувствуя, как у них внутри что-то меняется: на неделю-другую им стал известен секрет, недоступный другим. Ужасный секрет, но от этого знания у обоих возникло чувство, что теперь жизнь повернулась к ним дотоле неведомой стороной. Джоан
Ассистентка принялась биться головой о стенку твинк-бака и выть от тоски. Она себя слышала, но остановиться не могла; техники ее тоже слышали, но останавливать сон было слишком рано. Позднее она отменила подписку на услуги «Кедровой горы» и получила остаток денег обратно; в этот раз никто не смог ей объяснить, что пошло не так.
На Панамаксе IV Р. И. Гейнс спросил Алиссию Финьяль:
– Тебя не тошнит от культурного шума?
Они укрывались от полуденного солнца в безлюдном монастыре, примерно в миле от моря, в нескольких милях по долине от места раскопок на вершине холма. Аркады попадали в тень, но высохший центральный фонтан, бледные риолитовые колонны и сухая коричневая растительность между булыжниками оставались на полном свету. Она пыталась ему объяснить, как великолепно расписан был монастырь, прежде чем время ободрало с него краску. Рассказы противоречили представлению Гейнса об этой постройке как о тихой, голой, скучной, исполненной почти геологического покоя.
– Да я эти камни не прочь дочиста разровнять, – пожал он плечами. – А заодно, пожалуй, затереть вот это чувство нескончаемого дня.
Она улыбнулась и взяла его за руку:
– Ты устал, Риг.
– Я еще немного задержусь здесь, – сказал он. – Корабль не прилетит до темноты. Можешь, если хочешь, рассказать мне про свои ритуальные жертвоприношения.
– Они не мои, – ответила она.
Позднее, когда воздух остыл, а на востоке небо стали затягивать облака, через городскую площадь пробежала ватага местных детей, одетых львами, тиграми, медведями, крылатыми феями и прочими мифологическими обитателями Древней Земли.
– Зачем это? – спросил он.
– Они тут разыгрывают одну местную сказку, связанную с рекой. Прилив достигает места за несколько миль отсюда. И каждый раз вода приносит туда несколько черных коряг. Они потрепаны временем так же, как водой, но это дар реки земле.
Детям было не больше четырех лет, но жезлы и усыпанные блестками гирлянды, а среди них растяжку с надписью вроде Los Ni~nos de Camapasitas [54] они несли важничая, напоказ туристам гало, в основном женщинам порядком в возрасте, выглядевшим по контрасту на удивление детски в шортах и блузках с плечиками.
54
Дети камаразавров (искаж. исп.).
– «Я тебе это дарю», – говорит река земле. Земля отвергает, не считая нужным как-то комментировать. Река пожимает плечами и пробует снова через некоторое время.
– Сложная история.
– Она много теряет в переводе, – признала Алиссия.
Спустилась теплая мягкая тьма. Они поели в кафе на краю площади. Алиссия считала, что Гейнс слишком худой. Надо бы ему передохнуть. Рига все время мотает от планеты к планете, от войны к войне, между конфликтующими режимами бытия: это требует сардонического отношения к миру, а он его пока не вполне обрел.
– Другие видят тебя иначе, – говорила она. – Мы видим, как ты страдаешь. Мы четко понимаем, как ЗВК пленили твою личность, поманив концепцией непрерывной войны, которой-де положит конец твой Алеф. Ты сам себя спроси, Риг, с какой стати ты его так обозвал? Алеф! Ну честно, просто спроси!
– Другие люди? – переспросил он, широко улыбаясь.
Она опустила взгляд в тарелку.
– Я, – признала она вынужденно. – Я тебя таким вижу.
Риг в ответ принялся рассказывать о том, что называл «блудливой тайной вещей». Он говорил, что тайна эта не может наскучить. Но Алиссия ненавидела такие сравнения, поэтому ответила:
– Возможно, это ты ей наскучишь.
И тут в верхних слоях атмосферы прозвучал глухой хлопок. Облака подсветило струями ионизационных вспышек, словно искрами от огня. Алиссия Финьяль вздохнула. Она узнала эти знаки. Все бы узнали. На площадь повеяло теплым ветерком, а с ним явился K-рабль «Шестой маршрут», вызванный из нью-венуспортской гавани для темных делишек в ударном звене ЗВК «Полет Леви». В данный момент во всем гало не нашлось делишек темнее, чем у Р. И. Гейнса. Длиной всего двести футов, но грузоподъемностью десять тысяч тонн, матово-серый, утыканный аэродинамическими тормозными плоскостями да шишками энергоустановок, «Шестой маршрут» обратил к площади тупой нос. От него разило противорадарной краской, странной физикой и экзотически плотно упакованной вафельными прослойками между ядовитых композитов корпуса материей. K-рабль завис перед входом в кафе, дав носовой крен, словно из кошмара вылетел, но K-питан его, тринадцатилетний любитель самоувечий, по имени Карло, пребывал при полном сознании где-то в протеомном баке на корме: там ему и суждено было провести остаток жизни.
– Вон твой парень, – сказала Алиссия.
– Держись, – ответил он, обняв ее. – Это просто поездка.
– Обещай, что скоро вернешься, Риг.
Он пообещал. Они обнимались долго, потом Гейнс отпустил ее. Не успел после этого и три шага сделать, как погрузился во мрак. Корабль засосал его, словно бы вовсе не открываясь, хотя трансформация на миг исказила зрительное восприятие так, что под взглядом Алиссии корпус обрел форму серебристого, но клейкого эмбриона, через который по-прежнему фрагментами просматривались здания на другой стороне площади.
– Тебе ж это нравится, – горько заметила она Гейнсу вслед, скосив голову набок и глядя на занавеси молний в облаках.
На десятой минуте полета по ним вжарили.
– Зафиксирована атака, – деловито сообщил Карло. Не предупреждения, а вежливости ради: дело было сделано еще до конца фразы.
Два крейсера среднего класса, тщательно замаскировавшись, угрями скользнули в десятимерный куб парсекового охвата и дали залп из всех орудий, вплоть до и не исключая субстратного дебалансера, известного K-питанам как «шишка». Цель их к тому моменту уже больше миллисекунды как улетучилась, оставляя по себе долгоживущий турбулентный след в квантовой пене, и нападавшие, обнаружив это, испуганно ретировались – только затем, чтобы напороться на «Шестой маршрут», чья математичка, за наносекунду рассортировав миллиард с лишним навигационных и тактических вероятностей, уже поджидала их.
– Пацаны, – молвил Карло, – вы чё, прятаться надумали? Ну я же вас везде найду.
Он дал залп из своих орудий.
– А теперь расслабьтесь и получите удовольствие.
Обращаясь к Гейнсу, он пояснил:
– У нас, кажется, война.
Он не уточнил с кем: его это уже не интересовало.
В старательно дезодорированном воздухе жилой секции «Шестого маршрута» быстро сменяли друг друга проекции новостных лент из пятнадцати миров, демонстрируя все признаки современного конфликта: уличные демонстрации, взбудораженные финансовые рынки, высококлассные аппараты ЗВК на парковочных орбитах по всему Пляжу. В течение часа отовсюду со скоростью поступления подавалась жестокость. Бушевала психодрама. Все заявляли особые мнения. Все считали свои обиды более давними и более асимметричными, чем у врагов. Культовые сооружения рушились, взметая башни дыма. Дремлющие гены, внедренные в геномы целых популяций за три-четыре поколения до того, пробудились и разнесли чуму идеологического превосходства. Там и сям на Пляже безвинные топ-менеджеры, знаменитости и директора попадали в заложники и подвергались сексуальному насилию, причем сами провокаторы понятия не имели, почему так действуют. К полудню улицы всех столиц гало рябили новостями об атаке. Гейнс изучал их с удивленным и раздраженным видом. Если не считать массмедиа, нигде ни единого залпа не прозвучало… только здесь. Подумав с минуту, он отсутствующим тоном попросил: