Пустота
Шрифт:
– Все к черту, – сказал он тогда. Падающая женщина, счел своим долгом напомнить он, никогда не была женщиной. Это монстр, восприятие которого сильно искажено интерпретацией данных. Инструменты попросту подбирают к результату наблюдений наилучший доступный аналог. – Как, в общем, и вся Вселенная, это не более чем бесполезная аналогия непредставимого состояния, – добавил он со смехом.
Воспоследовал спор об изначальной природе Алефа. Кейс считал, что и в этом они ошибались.
– Никогда он не содержал фрагмент Тракта, – заявил он.
– А что же тогда?
– Весь Тракт. И до сих пор содержит.
Обездвижив полицейскую и расположив ее в нужном месте, исследователи Алефа доставили в палату заключительный фрагмент экспериментальной установки. В один миг сверкающий, в другой – нечеткий, он продолжал процедуру самосборки из нервной вещественной слизи: углеродные нанотрубки, неабелевые сверхпроводники при температуре окружающей среды, быстроэволюционирующие ИИ в пикотех-роях. Затем ввели оператора. Он принял облик девочки, высокой и загорелой, лет восьми на вид, в темно-синих шортиках и маечке «Аэртекс» с короткими рукавами. Одежда, уместная для бесконечного летнего полудня Сент-Стивен-Уити или Бёрнам-Агната. Гейнсу припомнилась его дочь в этом возрасте. Оператор быстро догадался.
– О, Риг! – сказала девочка, простирая к нему руки и заливисто смеясь. Она была боса. – Ну, что ты нам на этот раз принес?
Она моргнула. Из глаз, рта и носа у нее излился яркий белый свет. Затем оператор разлетелся искрами и влился в машину. Послышались музыкальные звуки. Удивленный голос произнес:
– Странные силы задействованы здесь.
– Кейс, ну, мать твою, – сказал Гейнс, – давай не тяни резину.
Люди Кейса нажали кнопку.
Мгновение ничего не происходило. Затем полицейская спрыгнула со стола, шатаясь, продвинулась на три шага и попыталась активировать выкройку. Гейнс что-то сделал, и выкройка отключилась снова.
Она гневно вскрикнула и попыталась опять, и снова выкройку отключили. Камеры зарегистрировали еще две-три итерации этого поведения всего за пять секунд: системы ассистентки прокладывали новые нейронные пути в обход заблокированных Гейнсом. Кривые обучения впечатляли, но быстро выходили на плато: через две минуты она уже умела оставаться в ускоренном состоянии на срок вплоть до двенадцати секунд, после чего репертуар и размах движений зафиксировался. Еще несколько гневных итераций репертуара, в продолжение которых подопытная спрыгнула с хирургического стола (однажды), опустилась на корточки и быстро помотала головой из стороны в сторону, активно сканируя окружение ультразвуком в диапазоне от 200 до 1000 кГц (трижды), просканировала его иными способами (дважды), обнаружила перед собой Перл (дважды), вырвала белой жидкостью (однажды), распростерла руки и выкрикнула что-то нечленораздельное (четырежды), развернулась влево и пробежала три шага (четырежды), повернула влево и пробежала четыре шага (трижды), резко замедлилась (каждый раз) и вскрикнула (каждый раз).
Кто-то рассмеялся.
– Прекрати это, – сказал Кейс.
Ускоренные движения сливались в обычную вязкую рябь. Системы охлаждения работали на полную, подняв температуру тела подопытной немного выше нормы в 110 градусов по Фаренгейту [120] ; уровни кортизона, андростенедиона и эстрадиола резко подскочили. На четвертой итерации стали заметны незапланированные движения рук. Объяснить их не мог никто.
Перл между тем оставалась стабильна. Отображаемые в искусственных цветах складки ее металлического платья колыхались на незримых течениях. Ее окружила легкая зона преломления света, изображение стало примерно вдвое больше человека и зарябило, как под водой. Лицо ее сначала казалось человеческим, а теперь скорее кошачьей мордой. Через несколько минут ожила главная экспериментальная установка. Элементы самого Лабиринта пришли в движение, стали перегруппировываться, в полу прокатилась сокрушительная вибрация. Голограммы замерцали. Набирали темп сейсмические толчки, приближаясь по мощности к тектоническим сдвигам.
120
Около 43 градусов по Цельсию.
– Активность в VF14/2b, – возвестил кто-то и стал зачитывать данные из фазового пространства.
Оператор Кейса спокойно заметил:
– В туннелях что-то массивное.
Потолочное освещение в палате потускнело и сместилось в красный конец спектра.
– Вам, возможно, придется меня отсюда вытащить, – предположил оператор.
Потом вскричал:
– Глядите, глядите! В Лабиринте! Бездна времени!
Больше от него не донеслось ни звука.
Перл открывала и закрывала рот, размахивала руками над головой бескостными паническими движениями. Ее падение словно ускорялось. Вместе с нею падали тысячи маленьких предметов, появляясь будто из воздуха, сверкая янтарем или нержавеющей сталью, подскакивая и ударяясь друг о друга, точно кости для игры в антрефлекс. Волны аромата – дешевых, старомодных, удивительно сексуальных духов, как на Пирпойнт-стрит в четыре часа утра, – прокатились по Старой Рубке. Полицейская, словно отчаявшись, устало замедлилась. Последний раз попыталась обойти наложенные Гейнсом поведенческие ограничения, потом подняла к губам левый кулак и укусила себя за костяшки. Оглянулась на него через плечо.
– Помогите! – крикнула она (однажды).
Затем прыгнула к Перл и пропала. После этого Перл тоже исчезла, и все погрузилось во мрак.
– Господи ты Боже мой Иисус Христос!.. – раздельно проговорил Гейнс в тишине.
Он еще размышлял, как бы дистанцироваться от проекта и выйти сухим из воды, когда увидел, что в палате медленно распускается высокий белый цветок, услышал звуки и голоса – ну, по крайней мере, ему они напомнили звуки и голоса чьего-то явления, – и тогда он развернулся и вместе со всеми побежал к эвакуационному выходу из лаборатории, в сомнительное укрытие Лабиринта; старый калека Кейс потерял в темноте оба костыля, и метавшиеся люди его затоптали.
27
Среда – это не сообщение
Асподото, Tienes mi Corazon, Синди Задом Наперед: в гало имя – это все. Без имени ты никто. Фортуната, Церера, Береника. Квини Ки, Кальдер-энд-Арп, Уошбернская Гитара. Мани Педи, Вэллнесс Люкс, Феди Пантера, РЕКС-ИЗОЛЬДА, Огу Ферай, Рестилан и Аникет…
Когда Анна Уотермен провалилась сквозь пол садовой беседки в Алеф, в Лондоне стоял предрассветный час сырого сентябрьского утра. Какой это был час по времени Алефа, определить тяжелее.
Пространство, через которое она падала, имело обескураживающий оттенок сумрака ветреной ночи. Слишком широкое для туннеля, слишком тесное для чего-нибудь иного. Граничные условия позволяли ей кувыркаться; касаться же сторон – нет. Небо наверху быстро сжалось до практически невидимой точки. Некоторое время компанию ей составлял кот. Он падал с забавным выражением морды, потом словно бы подплыл к ней, загребая воздух передними лапами и громко мурлыча, но после этого они потеряли друг друга из виду.
– Джеймс, ах ты негодник, – молвила Анна.
Наверху что-то обвалилось: было похоже, что на сей раз беседка действительно в огне и начинает оседать. К ней устремилась струя объектов цвета густого вина и янтаря, хотя, возможно, это скорость полета придала им яростно-желтый оттенок волос куклы Барби. Горячие куклы, раскаленные уголья и переплавленные бутылочки для таблеток падали вроде бы куда быстрее самой Анны; пролетая же мимо нее, на миг уравнялись с ней по скорости, так что она могла бы, пожелай того, вытянуть руку и потрогать их; потом ускорились снова и быстро исчезли из виду.