Пустота
Шрифт:
– Я тоже хочу домой, – отозвалась она. – Скоро начнем.
И тогда в уголке главного экрана Жестянки, подобно сопровождающей неврологические расстройства галлюцинации, расцвел мягким белым цветком взрыв – как облачко спор или разлетевшиеся волоконца. Низкоэнергетический, на расстоянии меньше светового дня в сторону Радиозалива. Не так далеко, чтобы ускользнуть от внимания Импасса ван Занта, но все же достаточно далеко.
– Эй! – воскликнул он. – А что это?
На миг ему показалось, что их догоняет война. При внимательном рассмотрении выяснилось, однако, что это всего-навсего старая исследовательская станция чокнулась, провисев миллион лет в пустоте, и взорвала себя. В такой близости Тракта нечто подобное все время случается. В конце концов, что есть Пляж, как не вместилище увядающих воспоминаний?
…Я сказала: ты превратила свою жизнь в описание настоящего, теплый неон пиццерий и пабов,
28
Снимай заезженную пластинку [130]
Добровольцы окружной пожарной службы Уиндлсхэма прибыли по вызову к дому на Колдмортон-Лэйн сразу после рассвета, когда стал виден поднявшийся оттуда столб дыма. Для борьбы с пожаром у них имелись видавший виды насос с рубежа тысячелетий на шасси дальнобойщицкой фуры «MAN» и еще более старый «мерседес» на фрикционных дисках (пожертвованный каким-то местным доброхотом, а перед тем найденный в уголке поля где-то на юге Франции и любовно отреставрированный). Они нашли хозяйку, женщину пятидесяти-шестидесяти лет, нагую и с неизъяснимой улыбкой на устах, лежащей на пороге небольшого деревянного домика в конце сада. Она была мертва. Уже приготовившись тушить огонь, они обнаружили, что, хотя беседка обвалилась странно хаотично, словно ее разрушили задувавшие изнутри резкие и очень локализованные порывы ветра, случилось это не от пожара, поскольку следы пламени на досках постройки, возрастом не уступавшей их «мерседесу», отсутствовали. Тепла не было. Гари не было. Запаха тоже не было. Раскаленные янтарные угольки, что, казалось, окружали развалины беседки в момент их прибытия, на поверку оказались бусинками и безделушками, вылетевшими после обрушения крыши из груд отсыревших картонных ящиков, полных разноцветного хлама.
130
Отсылка к песне Боба Дилана «Lay Down Your Weary Tune» (1963).
Полицейские, парамедики и душеприказчик покойной прибыли одновременно. К тому моменту «мерседес» уже водворили в гараж среди заброшенных построек сельскохозяйственного колледжа в Пламптоне, а предводитель волонтеров – кряжистый йоркширец по фамилии Уэзербёрн [131] , с ёжиком седых волос, специфическим чувством юмора и тридцатью годами опыта, – выкатывал насос на лужайку перед домом, пытаясь вывести его обратно на Колдмортон-Лэйн так, чтобы газон не слишком пострадал. Уэзербёрн высунулся из кабины и сказал врачу:
131
Weatherburn (англ.) – букв. «опаленный погодой, выветренный». Погодой (Weather) в «Нове Свинг» называет себя теневой оператор Поли де Раада, ставший впоследствии частью композитного существа из Зоны Явления.
– Что бы там ни заметили те, кто нам позвонил, а пожара не было.
– Вы уверены?
– По делам мы его обычно узнаём [132] .
Доктор сверкнул белозубой усмешкой и воздержался от ответа, чтобы не охрипнуть, перекрикивая рев дизеля.
Вскоре после этого он стянул припудренные тальком перчатки из нитрила и возвестил окружившим его полицейским:
– Инсульт. Обширный.
Все его сотрудники знали Анну Уотермен.
– А что это у нее в руке?
132
Все эпизоды с пылающей беседкой Анны Уотермен, вероятно, отсылают не только к библейскому
Когда предмет извлекли из пальцев умершей, это оказался внешний жесткий диск в отполированном титановом футлярчике с портом подключения – таким древним, что сейчас только в музеях и встретишь. Они передали его по цепи, пощупали глубокие царапины на уголке. Парамедики тем временем водрузили труп на тележку и с видимым усилием покатили ее по лужайке, оставляя глубокие следы в росистой траве. Доктор взглянул им вслед.
– Хорошая была старушка, – сказал он, ни к кому в особенности не обращаясь. – Немного чокнутая, как и все в ее поколении.
Неожиданно накатила депрессия; он оперся на ограду под фруктовыми деревьями и стал смотреть, как рассеиваются клочья тумана над рекой за лугом. Ему было тридцать. Возраст Анны его тяготил. Она видела мир в годы, когда все еще гордились будущим и пускали, как и экономика, восторженные пузыри. За спиной доктора конфигурация полуразваленной беседки вдруг стабилизировалась. Взметнулась пыль, изнутри послышалось слабое царапание.
– Думаю, там какое-то животное, – заметил один из полицейских.
– Тогда поторопитесь, спасите его, – посоветовал доктор не оглядываясь. Рассмеялся. – Но вряд ли у него страховка.
Оставив их заниматься этим, он прошел в дом, чтобы связаться с дочерью покойной и формально уведомить ее о случившемся.
Когда явилась Марни Уотермен, ее ждала записка. На листке бумаги аккуратным почерком были описаны требуемые от нее действия; доктор также оставил брошюрку, озаглавленную «Как вести себя в случае смерти близких». Она сложила записку вдвое, потом еще раз вдвое. Никто понятия не имел, что случилось с беседкой, а тем более с котом. Марни посмотрела немного, как полицейские копаются в обломках, выкликая кота; было ясно, что домашних животных ни у кого из них не водится. Остановив машину пропустить «скорую» на узкой дороге между Коттисхэдом и Уиндлсхэмом, она и не подумала, что там может лежать ее мать.
– О, Анна!.. – произнесла Марни таким тоном, словно Анна ее в чем-то подвела.
Она повторяла это про себя, на разные тона и голоса, все утро, пока говорила с полицией, ехала в Льюис опознать тело матери в морге, заполняла бумаги и отдавала распоряжения.
О, Анна!..
Звучало это презрительнее, чем должно было. На самом деле она скорее от разочарования это себе нашептывала.
Четырьмя часами позже она стояла в дальнем углу сада, где, оставленная наедине с собственными мыслями и солнцем, допустила ту же ошибку, что и пожарные. Впрочем, ей показалось, что на месте беседки не груда янтарно мерцающих угольков, а иллюстрация из старомодной книжки для детей. Ей на миг померещилось, что там стоят бочонки и шкатулки в бронзовых обручах, чье содержимое – уж наверняка «сокровище»? – высыпалось на пол отполированной морем пещеры, и в сумраке трудно отличить покрытые соляным налетом камушки от изумрудов с куриное яйцо, а водоросли от тканей, расшитых богатыми и странными узорами.
Сморгнув, она превратила семиотический бутик в нечто более доступное пониманию: картонные ящики, порой двадцатилетней давности, набитые хламом, который Марни практически удалось выбросить из головы. Отцовская коллекция старинных карт и шторы, которые выбрасывать отказывалась уже Анна. Рождественские елочные игрушки. Игрушечная железная дорога «Хорнби», так и не распакованная. Пушка. Пластиковая посуда разных цветов, слишком маленькая для пикника, слишком большая для игрушки. Инвентарь фокусника, который Марни собирала в семилетнем возрасте, когда твердо решила стать престидижитатором: мотки поддельной лакрицы, якобы рентгеновские очки и якобы неснимаемые наручники. Лакированная японская коробочка: брось в такую бильярдный шарик – и можешь с ним попрощаться, хотя, если встряхнуть, слышно, как он где-то там внутри колотится. Чашка с отражением лица на дне: лицо это не было ее собственным. Сердечко на Валентинов день с диодной подсветкой. Детские игрушки из китайской пластмассы низкого качества, дешевой резины и перышек, сами по себе тривиальные, а теперь – подлинное сокровище для коллекционера [133] .
133
Этот фрагмент почти без изменений перенесен сюда из «Света», где фигурирует при описании экспонатов витрины ретролавки во снах Серии Мау Генлишер.