Пустота
Шрифт:
– Это она? Ну и вид у нее, господи.
Кейс явно зажился на свете. Высокий, некогда крепкого телосложения, он теперь ходил согнувшись, опираясь на пару костылей. Бедер у него не было. Он, конечно, мог бы себя починить, как и любой другой человек, но предпочел задержаться в этом облике, то ли по неосторожности, то ли движимый инвертированным тщеславием, и теперь был похож на безволосую ошпаренную тушку. Руки вспучились от набухших вен, кожа – блестящая и скользкая. Коричневая башка слишком велика для шеи, нижняя губа цвета печенки отвисает, будто в удивлении, что он до сих пор жив. Он остановился перед ассистенткой и вроде бы жадно вгляделся в нее, но тело интереса не выразило, словно он сам помнил женщин, а тело – нет. Он что-то нашептывал себе под нос. Спустя пару минут, подавшись вперед, Кейс резко стукнул ее по плечу.
– Риг говорит, у вас проблемы с Kv12.2, – произнес он.
– Он ко мне обращается? – уточнила она у Гейнса.
– Мы можем вам помочь, – продолжал Кейс. – Это просто дизайнерский недочет. Понимаете? У вас, по сути, эпилепсия.
Не получив ответа, он уточнил у Гейнса:
– Она вообще хоть что-нибудь понимает?
– Солнышко, не дыши так часто, – сказала ассистентка.
Кейс поморгал.
– Я и не ожидал от тебя понимания, Риг, – сказал он Гейнсу, – но это вообще ни в какие ворота. Ты хоть соображаешь, что может случиться, если мы это провернем?
Гейнс пожал плечами: так или иначе, говорил он этим жестом, получим какой-то научный результат. Это молчаливое допущение спровоцировало на перепалку сотрудников Кейса. Все заговорили разом.
– Научный результат, да? – заорал Кейс в какой-то миг. Зажав оба костыля в руке, он другой рукой презрительно отмахнулся от Гейнса. – Наука тут вырубилась. В тот самый момент, как вы с Эмилем вошли в это гребаное местечко!
Все рассмеялись.
– Не нравятся мне эти ребята, – громко заметила ассистентка.
Все замолчали.
Гейнс взял ее за руку.
– Послушай, – сказал он, – остынь. Все в порядке.
Они стояли, глядя друг на друга, а Кейс и его сотрудники смотрели на них. Риг усмехнулся одной из самых сухих усмешек своего арсенала и, продолжая улыбаться, сказал кому-то в сторону:
– Кофе сюда ведь можно?
Парень заверил, что да. Кофе всенепременно можно. С молоком или обычный.
– Нет нужды оставаться здесь, с нами, – обратился Гейнс к ассистентке, когда кофе принесли. – Оглянись вокруг. Осмотри здесь все.
После этого она осталась в непривычном одиночестве – наедине с собой.
Помещение размерами не уступало портовому терминалу: темное, но с островковыми проблесками чьей-то активности. Ездили машины, подчас весьма тяжелые. Ближе к центру помещения под мощным светом что-то было изолировано. Оно спорадически шевелилось, как живое, но ассистентка не видела, что это. Она поискала, где бы сесть, широко расставила ноги и улыбалась некоторым сотрудникам Кейса, пока те не отвели взгляды. Она задумалась об именах для себя: Бруна, Кыштым, Королев Р-7, Ангел Парковочной Орбиты. Опустила глаза на предплечье: НЕТ ДАННЫХ. Сотрудники Кейса доставили новое оборудование и расположили его в круге света. Что бы это ни было, ассистентке оно ни о чем не говорило.
За кругом света была расставлена мебель, типичная для ателье: новенький протеомный бак цвета эмалированной посуды пятидесятых, хирургический стол с инструментами. Она почувствовала себя как дома. Когда ассистентка допила кофе, Гейнс отвел ее туда и сказал:
– Пока мы ждем, почему бы не заняться этими твоими припадками? Ляг на стол.
Она забралась на стол и позволила ввести себе пару зондов в нейротипичные точки. Один зонд проскользнул ей высоко в грудную клетку. На миг упокоился на ключице, потом скользнул дальше. Трудноинтерпретируемое ощущение: не столько боли, сколько настойчивого вмешательства изнутри. Вскоре накатили приятные тепло и забвение – все отдалилось так, словно утратило с ней что бы то ни было общее.
– Отлично, – сказал Гейнс, – ты только расслабься.
И – кому-то другому:
– Блин! Кто б они ни были… Вы гляньте сюда! И сюда!
Он что-то потрогал, и у нее в голове закружили маленькие разноцветные птички. Она услышала собственный смех.
– Блин! – сказал Гейнс. – Не тот переключатель. А как тебе это?
Она почувствовала металлический привкус, затем внутри словно бы раскрылись две или три полости размером с ателье. Гейнс начал работать в одной из них. Потом появился Кейс и взглянул на нее.
– Не хочу я, чтоб он тут маячил, – сказала она.
– Все в порядке, – сказал Гейнс. – Все будет хорошо.
– Я хочу, чтоб ты меня разбудил, – ответила ассистентка.
Гейнс склонился над ней, и она увидела его улыбку.
– С тобой все будет в порядке, – сказал он.
– Вы меня удавите?
– С тобой все будет в порядке.
После этого она больше ни разу толком не пришла в сознание. Она понимала, что происходит, но ее это не волновало.
– Ты знаешь, что у тебя радар на 27–40 ГГц? – спросил Гейнс.
Голос его теперь доносился изнутри ассистентки, с отчетливым эхо, как в тех туннелях.
– Радар ближней разведки. Неплохо. Включить его?
Он включил. Все в контрольной палате стало серым, как на старой пленке. Лаборанты Кейса откатили стол туда, где свет был всего ярче, и оставили там. Она лежала в комфортном отупении, подсвеченная радаром в диапазоне 27–40 ГГц изнутри, – Гейнс оставил его включенным. Она фиксировала, как входят и выходят другие, но головы повернуть не могла. В конце концов стол повернули по оси и что-то сделали с зондами: усиленная сенсорика включилась опять. Ассистентка увидела, что` там, в круге света, и поняла, зачем ее сюда доставили.
Двумя или тремя сутками раньше, после кратковременной конвульсии, в результате которой вся зона наблюдения ходуном заходила, объект, прозванный сотрудниками «Кейса Перл», сиречь «Жемчужиной», снова пришел в падение. Процесс – не столько движение, сколько попытка его имитировать в неподвижной среде, – казался стилизованным, осознанным. Язык тела Перл, как подумалось Гейнсу, выражал придушенное сопротивление обстоятельствам, которые никому больше не дозволено было понять. Кейс считал иначе.