Пустой мир. Кровь и честь
Шрифт:
– Никогда себе не прощу, что тогда отказался от вашего предложения, - прохрипел Эдвард, вспомнив предложение корсара напасть на Респира первыми, перебить его людей и убить его самого прежде, чем этот безумец натворит бед, - Но теперь я знаю, что должен делать. Как только встану на ноги, - его лицо перекосила гримаса злобы, единственная эмоция, что еще пробивалась из-под сплошного покрова боли и отчаяния, - призову старика Гористара к ответу.
– Не получится, - покачал головой Де Адрил, - Старый барон мертв. Респир выстрелил ему в лицо, это было первым актом всей этой постановки. Наверное, он пытался контролировать этого психа, удержать от подобного безумия, но только подписал себе смертный приговор. Дом Гористаров уже объявил цену за его голову, но вряд ли у них что-то выйдет. Он переиграл его точно так же, как и всех нас. А сейчас, наверное, сидит в каком-нибудь кабаке и смеется над всеми.
–
– Не самая хорошая идея, - попытался его остановить Северед, - Вы барон, у вас множество дел как на Рейнсвальде, так и за его пределами, не стоит губить свою жизнь лишь ради того, чтобы выследить одного безумца.
– Жизнь?! – выдохнул Эдвард, - О какой жизни вы говорите, капитан? О какой жизни вообще может идти речь? Моя жизнь закончилась у ступенек храма, когда этот выродок расстрелял мою жену, которая только начинала жить! И меня вместе с ней. Я умер еще там, там осталась моя душа, сгорев без остатка! И теперь вообще не понимаю, почему вы меня спасли, почему не дали умереть рядом с ней, все равно для меня было бы лучше, нежели чем сейчас дышать и понимать, что больше никогда не увижу единственного в этом мире человека, который хоть что-то для меня значил! – он снова сорвался на крик, выплескивая из себя эмоции, как из пробитого бака, так что в палату даже вошла медсестра, но Де Адрил остановил ее жестом. Эдварду необходимо было выговориться, иначе эти мысли, покоящиеся в его голове, убьют барона вернее любого клинка.
– Барон, - Де Адрил тоже попытался вмешаться, - Я понимаю вашу боль утраты, но вы должны хотя бы сейчас вести себя спокойнее, ваш организм еще очень слаб, такие сильные эмоции могут вам повредить. Вы же не хотите до конца своих дней оставаться прикованным к инвалидной коляске? – такие уговоры все же подействовали на молодого барона и он попытался успокоиться, отгоняя от себя все еще безумствующую внутри него ненависть, лишь в сознании огненными буквами прочерчивалось имя «Респир», стоило только закрыть глаза, как она появлялась перед внутренним взором, напоминая обо всем случившемся.
– Хорошо, но не думайте, что я откажусь от этой цели, - прохрипел Эдвард, цепляясь за эту мысль как за единственную, что еще позволяла дышать и оставляла жажду жизни. Если отпустить эту единственную ниточку, то сознание просто сгорит в собственном отчаянии и боли потери, необходимо было цепляться хоть за какую-то цель, но после смерти Изабеллы ни одна из них не казалось даже близко столь же значительной и достойной. Лишь пепел его прежней жизни, сгоревшей в доли секунды в пламени с лицом Респира. Собравшись с духом, он посмотрел на своих товарищей, сейчас стоявших рядом и едва смог выдавить из себя, - Я поклялся ей, что никогда не брошу ее, всегда буду рядом, но в тот момент, когда действительно понадобился ей, то не смог помочь… не успел…
– Это не ваша вина, барон, - сказал Северед, - никто не предполагал подобного.
– А чья тогда? – захрипел Эдвард, - Чья это может быть вина, что я не смог защитить ее даже от одного единственного психа с автоматом? Чья? Я должен был это сделать, никто другой! Но не смог… теперь только и могу, что отомстить за нее, ничего другого мне не остается. Капитан! Доложите командованию флотом, что с этого дня вы мой связной с ними, вашим словам должны подчиняться как моим собственным. И вы отвечаете за то, чтобы все корабли были готовы к тому моменту, когда встану на ноги. Де Андрил, свяжитесь с остальными моими вассалами и сообщите, что я собираюсь собрать войска. И свяжитесь с Де Кастери, пусть готовиться к прибытию «Сакрала». К сожалению, я не смогу присутствовать при этом столь важном моменте, но не откладывать его отправление ни на один час. Командовать всем будет Райсор, так и передайте ему. Все мои силы будут в его прямом распоряжении, - мысль работала с бешеной скоростью, как поршень в древних двигателях внутреннего сгорания, что еще порой использовались в отсталых анклавах, не обращая внимания даже на лекарства в крови, заставляя сознание и сердце двигаться в едином ритме, заставляя его, в конце концов, жить. И пусть он сейчас прикован к кровати, совсем не значит, что не может готовить собственные феоды к тому, что им предстоит. Ни одно лекарство не могло поставить его в этот момент на ноги быстрее, чем клокочущая в душе ненависть.
***
Сознание вещь удивительная, недаром же говорят ученые, что не смогли раскрыть и десятой части всех тех процессов, что творятся в человеческой голове, заставляя всех людей думать, творить, любить и надеяться. Мысли берутся откуда-то из недр человеческого мозга, представляя собой десятки тысяч нейтронов, пробегающих по нервным волокнам, переплетенных друг с другом в его подкорке, но как именно эти нейтроны складываются в осознанные слова и фразы, как именно они вызывают у нас чувства, заставляют любить и ненавидеть, бояться и радоваться, никто до сих пор не может рассказать. Одна из тех загадок, над которыми человеческий разум будет биться еще сотни лет, прежде чем придет к верному ответу.
Эдвард больше не верил, что у него еще осталось хоть что-то, ради чего стоит жить. Единственное, что оставалось в голове, так боль и отчаяние, а так же светлый образ Изабеллы, такой, какой его запомнил, счастливой и радостной, смотрящей на него влюбленными глазами, в каких, кажется, тонул его разум. Тепло ее тела и мягкие касания ее рук, тихий шуршащий звук ее платья и беззаботная улыбка, когда они танцевали на балу. Искреннее счастье, когда целовал ее, и то чувство полета, что охватывало его душу каждый раз, когда она оказывалась рядом. Он должен был запомнить это, отложить где-то в глубине своей души, чтобы окончательно не провалиться в безумие отчаяния, что порой накатывало на него, заставляя рыдать как маленького ребенка, до судорожных всхлипов и неконтролируемых сокращений диафрагмы, грозивших переломать его и так едва держащиеся друг с другом ребра, пробитые пулями в нескольких местах. Врачи накачивали его успокоительным, чтобы дать легким хотя бы немного спокойствия, нужно было время, чтобы оставшиеся от пуль отверстия смогли нормально затянуться. Однако и в этом сне, куда проваливался вместе с дозами снотворного, его преследовал образ Изабеллы, прошиваемой пулями и окровавленным телом падающей на землю. Каждый раз ему не хватало всего лишь одного шага, одной секунды, чтобы закрыть своим телом, принять эти пули вместо нее, дать шанс ей жить. Его жизнь не важна, не стоит и ломанного гроша, пусть она живет, пусть она дальше дышит, готов поменяться с ней, но смерть каждый раз забирает именно ее, оставляя Эдварда рыдать над ее трупом, глядя в остекленевшие глаза, на каких отпечатался след боли и страха.
Вечно это продолжаться не могло, он просто сходил с ума, и сам отлично это понимал, пусть и не мог ничего с собой поделать, но его сознание, сохраняя остатки самого себя, той жалкой части его личности, что еще могла жить и действовать, постепенно переключало эмоции, заменяя боль и отчаяние на чистую и холодную ненависть, заставлявшую сердце биться чаще, а мозг работать быстрее. Ненависть к тому человеку, из-за которого вся его жизнь в одну секунду превратилась в бессмысленное существование. Респир, этот самый безумец, убивший Изабеллу, все еще был жив и где-то теперь радовался своей жизни, пока он был прикован к восстановительному боксу, пытаясь привести в порядок собственное тело и ломаясь в рыданиях. И пусть это было неправильно, но эта мысль, застрявшая у него в голове, стала той путевой ниточкой, по которой он выбирался обратно в нормальную жизнь. Пусть он не сможет вернуть Изабеллу, пусть в этой части его души останется один большой выгоревший след, но он заставит Респира заплатить за каждый вдох, какой сделал с того момента, как перестала дышать Изабелла. Каждая секунда, прожитая им с того дня, как убил ее, была преступлением, и пусть Эдвард даже потратит весь остаток своей уже никчемной жизни на то, чтобы выследить его, но сделает это.
Тристан и Аверия готовились, пока он лежал в медицинской палате, но рассылал приказы и уведомления через своих адъютантов, не обращая внимания на запреты и возмущения врачей, пытавшихся его убедить не быть столь активным. Собирались войска и обновлялись корабли. На верфях закладывались новые линкоры и фрегаты, укреплялись замки и военные базы, возводились новые укрепрайоны и усиливались оборонительные рубежи колоний. Рейснвальд стоял на краю гражданской войны, но теперь она заботила Эдварда ровно настолько, чтобы не мешала ему в поисках Респира. Вся эта борьба за престол, за господство на острове больше его нисколько не волновали. Ни граф Фларский, ни король, ни новый барон Гористар, один из наследников старого барона, еще молодой и неопытный, брошенный в самое горнило политических дрязг, не казались теперь важными. Пусть хоть поубивают друг друга, а если попробуют помешать ему, то получат достаточно сдачи, чтобы больше не повторять таких ошибок.