Путь Черной молнии
Шрифт:
После неудачных попыток проникнуть в помещение отряда, зоновские менты и бойцы спецподразделения больше не лезли на рожон под пули. Но вскоре стрельба прекратилась и главные мятежники, оставшиеся в живых, сдались на милость властям. Командиры отдали приказ расчистить лестничный проход.
Понемногу, насытившись побоями, и не получая сопротивлений со стороны бунтовщиков, военные успокаивались.
Вот тогда в зону зашли начальники всех рангов. Генерал со своей свитой, офицеры КГБ, лагерное начальство и милицейские чиновники. Среди них были работники прокуратуры
Только после этого, физическая расправа над заключенными окончательно прекратилась.
Осужденные сидели на корточках на плацу, сцепившимися на затылке руками, опустив свои лица в землю. Кругом стояли автоматчики и солдаты с собаками, беспрерывно лаявшими на зэков. Появились санитары и со всех уголков зоны стали сносить окровавленные тела осужденных, некоторым уже ничем нельзя было помочь. Трупы уносили за зону и, загрузив в труповозки, направляли в морг МОБ (Межобластная больница для заключенных). Всех раненных и изуродованных тоже увозили в больничную зону, забивая до отказа терапевтическое и хирургическое отделения.
Казалось, конца не будет сносимым в одно место раненных и недвижимых, очень много было покалеченных. В санчасти установили трехъярусные шконки и забили до отказа раненными заключенными, пришлось даже организовать импровизированный лазарет по уходу за искалеченными зэками, который расположили в одном из отрядов.
Начальство смотрело на всю эту картину с широко открытыми глазами, наполненными ужасом. Слабонервные сразу же покидали зону, были и такие лица, которых выворачивало изнутри при виде всего этого зрелища.
Генерал Зыков, майор Бортников и несколько офицеров, подошли ближе к зданию, из которого стали выводить оставшийся в живых костяк восставших.
Первым вышел Сашка Воробьев, за ним Сергей Зельдман, Лешка Глазунов и все остальные. Сергея Ирощенко выносили на носилках вольные санитары, зэкам не разрешили его трогать.
Менты и охранники вроде дернулись, чтобы наброситься на заключенных, но майор Бортников властным голосом приказал:
– Не трогать их! По пути следования в СИЗО и в самом изоляторе, чтобы ни одного удара. Увижу на них хоть один синяк, ответите у меня.
Он внимательно осмотрел каждого из бунтовщиков, и что-то шевельнулось внутри майора. Нет, не жалость, скорее всего чувство, сопряженное с уважением. Там на втором этаже лежали два трупа и один из них под окнами здания. Он слышал и видел, как уходили они один за другим. Несломленные и непокоренные, но майор не выдал напоказ своих чувств. Противоречие спорило в нем и жгло изнутри.
Главный зачинщик, которого он так жаждал увидеть, был мертв. Когда мимо плаца проводили Сашку и его друзей в сторону КПП, кто - то из сидевших на плацу захлопал в ладоши, его поддержали еще, еще... Вскоре почти весь плац рукоплескал парням.
Охранники бросились избивать дубинками заключенных, но теперь уже не выдержал генерал, и выхватив у одного из офицеров мегафон, сквозь крики и ругань закричал:
– Немедленно прекратить! Я кому сказал, прекратить избивать!
Только после этого "урядники"
Затем стали выносить трупы главных бунтарей на носилках, укрытых с головой простынями.
– Смотри, смотри,- сказал кто-то из заключенных,- это же Дрон! Вон его душегрейка (Жилетка) темно -синяя.
Офицер поправил от порыва ветерка всколыхнувшуюся простынь, закрыв надежно тело вора от взоров осужденных.
– Да-да, это он!
И заключенный поднялся во весь рост. За ним стали подниматься и остальные, кто только мог стоять на ногах, провожая взглядом носилки, уносившие их вожака и еще нескольких человек из окружения бывшего вора.
Многие осужденные считали, что Алексей Дронов был прав, ни один из нормальных мужиков не высказал дурного мнения насчет организаторов бунта, как это бывает частенько, после волнений и бунтов. Не разобравшись досконально и заключенные, и обыватели начинают полоскать и перемывать кости блатным, организовавшим бунт.
"Вот, мол, гады замутили воду, а нас теперь всех из-за них прессовать будут".
Заключенные верили в будущее: если забежать чуточку вперед, то со всей уверенностью можно сказать то, что сейчас является достоянием каждого арестанта - это права осужденных, свободомыслие и не боязнь выразить недовольства вслух. Все это и было их всеобщим требованием, объявленным на плацу августовским днем в форме манифеста.
Те люди, которые знали о ворах в законе только понаслышке, теперь явственно представляли, каким должен быть вор на самом деле.
Алексей не пошел на попятную, когда оперчасть пыталась сломать его убеждения, а вооружившись здравым рассудком и сплотив вокруг себя понимающих молодых парней, открыл им глаза на общую обстановку в зоне. Разве не он покончил с беспределом в этой лагере, справедливо осудив Пархатого, Ворона и подобных им "отморозков", или кто-то другой вселил в умы мужиков надежду об их лучшей участи и спокойствии в завтрашнем дне? Наказывая предателей, продажных бугров и отъявленных негодяев - активистов, тем самым очищал среду заключенных от парадоксального мышления администрации о перевоспитании зэков путем ломки убеждений человека. Ведь как утверждал Дронов: "Почему у заключенного, вступивших в актив появляется страх: он уже не может сделать шаг назад - система так ломает людей, заставляя их противоборствовать, то есть, разделяй и властвуй".
Кто до Дронова смог пойти на такой отчаянный шаг? Он открыто выступил против власти, показывая ее несостоятельность по наведению порядка в колонии и взаимопонимания между заключенными и охраной лагеря. Сколько еще можно было терпеть беспредел со стороны тюремного начальства?
Все прекрасно знали, чем заканчиваются бунты в зонах, оставляя после себя голые обгоревшие здания, разграбленные магазины, больницы и пустоту... Пустоту в душе! Там человеку нечего почерпнуть, нечем гордиться и нечего вспомнить кроме первого возбужденного состояния и последнего - горечи претерпевшего позора.