Путь Черной молнии
Шрифт:
– Воробьев передал мятежным главарям Ваше прошение?
– Да, он уговорил своих,- Брагин замялся, подбирая нужное слово, но не желая повторять слова судьи, продолжил, - непосредственных организаторов беспорядков, чтобы меня отдали в руки врачей, находящихся за забором.
– Вас освободили?
– Да, меня на носилках унесли на КПП и отдали дежурившим военным.
– Вы можете остаться в зале суда и сесть рядом на скамью, - сказала судья, обращаясь к лейтенанту.
– Товарищ судья,- обратился к ней Брагин, прошу Вас учесть еще один важный момент.
– - В деле присутствует этот факт, я приму его к сведению.
Екатерина с гордостью взглянула на сына, подбадривая его кивком головы.
– Обвиняемый Воробьев, что Вы можете сказать по существу этого факта?
– Ничего гражданин судья, я полностью согласен.
– Вам не препятствовали в вашей просьбе.
– Нет, все решили, что так будет правильнее, я даже дословно могу процитировать слова Дронова.
– Любопытно, что же он сказал?
– Вот его слова: "Мы не должны с позиции силы решать судьбу кого-либо, тем более наш неприятель сейчас немощен. Сейчас, в конкретном случае, я говорю о лейтенанте, и как человек, я не бью слабого, и мое последнее слово: я призываю братву - отдать Брагина".
– Надо же, какое благородство со стороны бандита,- в словах судьи прозвучали нотки сарказма.
– Гражданин судья, разве это не поступок?- просил Сашка
– Воробьев, я сейчас расплачусь. Не делайте из Дронова героя.
Садитесь на свое место.
Сашка сжал челюсти, в его глазах сверкнула злость, но заметив умоляющий взгляд матери, промолчал и сел на скамью.
Процесс шел своим чередом: опросы, вопросы, ответы, уточнения. Уже две недели длился суд, казалось, не будет конца и края поездкам в тесных автозаках.
Затем настали черные дни обвинения. Прокурор четко гнул свою линию. Двадцать шесть человек обвинялось по 77 статье, части первой, за дезорганизацию, сопротивление администрации и участие в преступных группах. Статья предусматривает наказание в виде лишения свободы от трех до восьми лет. Девять заключенных обвинялись по статье 77, части второй, за создание вооруженных формирований и повлекших за собой гибель людей, этот пункт гласил: от восьми до пятнадцати или смертная казнь с конфискацией имущества.
Прокурор делал особый нажим в сторону Ирощенко, Сибирского и Рыжкова, называя их оголтелыми бандитами и убийцами. Они единственные из оставшихся в живых, кого обвиняли в убийстве военнослужащих.
Адвокатам, защищающим своих подследственных, порою становилось жарко, приходилось, чуть ли не с боем отстаивать правоту действий своих подзащитных.
Шоком для прокурора, послужил факт передачи адвокатом судье документа, являющегося копией списка требований заключенных. Хотя в ходе предварительного расследования это действие упорно скрывалось. В документе насчитывалось триста восемьдесят подписей осужденных данной колонии. Также адвокаты предъявляли десятки документов судебно-медицинской экспертизы,
После опроса и дачи показаний, Сашке наконец-то удалось встретиться с Ирощенко и Сибирским, он был рад живому общению с ними. Друзья долго разговаривали, вспоминали. Сергей Ирощенко часто вздыхал, когда упоминали о погибших друзьях. Рана на ноге больше не тревожила, зажила, как на собаке.
– Сереж,- обратился Сашка к Ирощенко,- почему только вас с Лехой Сибирским подводят под "мокрую статью" (Расстрельная статья). Пархатого адвокат отшивает, ему хотят статью переквалифицировать. Практически вся зона бунтовала. Вы что, выходит крайние?
– Санек, Совдепия не дремлет, из тех, кого бы они хотели расстрелять, мы с Лехой только и остались. Вы еще совсем пацаны, дадут вам по десятке, может, кому и больше перепадет, а я с "вышаком" уже смирился, пусть адвокат упирается, меня все равно судья не будет слушать.
– Но ведь тебя не могли видеть, ты же не убивал!
– Не забывай, что я был "военным консультантом" у нашего "генерала", и я захватил у солдат автоматы. А Ефремова подстрелил?! Тем более Санек, фотографии - вещь упрямая, я на них, как раз запечатлен во время метания "ежей". Техника, брат мой, с ней не поспоришь.
– Может это подстава?- не унимался Воробьев.
– Может, Сашка, может. Устал я пацаны, - произнес он печально, - хотите, по секрету скажу, никому больше, только вам двоим. Комитетчики пытались сломать меня, выбить показания, каждую ночь вели допросы, потом уводили в карцер. На следующую ночь все заново, и так день за днем. Я удавиться хотел, так они круглосуточное наблюдение за мной установили, не дали твари, посчитаться с жизнью. После попытки самоубийства, меня вообще догола раздевали, только на следствие давали одежду. Я никого не сдал, но и не отрицал, что кого-то убивал, семь бед - один ответ.
– Серега, так давай сейчас на суде и скажи, как эти твари с тобой обращались, судьи - то Московские, может помогут.
– Санек - Санек,- произнес с сожалением Леха Сибирский, то-то и оно, что Московские, они и раскрутят нас по - полной, на - то они и выездная, судебная коллегия. Ты думаешь, они нас слушать будут? Вот хрен нам! Они для проформы процесс ведут, чтобы матери наши не возмущались много. Все они заодно: и прокурорские, и адвокаты.
Ты смотри, защитники наши языки в задницы позасовывали, вроде поначалу был от них толк, а теперь видно им хвосты поприжали.
– У тебя Сашка адвокат путевый, грамотно за тебя стоит. Кто нанимал?
– спросил Ирощенко.
– Мама говорила, что знакомые помогли, пришлось заплатить, я тоже слышал, что он в золотой пятерке адвокатов участвовал, защитник от Бога.
– Это потому Санек, что он на совесть учился, а не штаны протирал, как эти недотепы трусливые, может и отвоюет тебе адвокат пару - трешку лет.
– Серега, если вышак судья зачитает, ты не опускай крылья, надо бороться, помнишь, как Леха Дрон, он шел до конца.