Путь Черной молнии
Шрифт:
– Чья идея, опустить Сибирских?- спросил Дрон
– Опера. Когда ты сказал Пархатому, что их нужно поприжать, вот кум и решил все списать на разборки.
– А ему-то зачем это надо, ведь разборки могли и ножами закончиться, мне Воробей все рассказал, они шли на серьезное дело, с пиковинами в руках.
– Да куму-то что: одними больше, другими меньше.
– Ну, ты и мразь, ишь как заговорил, словно мент заправский. Ладно, дальше. Кто этот черт, который оставил тебе маляву?
– Да так, на побегушках у кума, отнеси да принеси, когда и сдаст кого.
– "Абросим" - его погоняло, тебе он тоже сливал информацию?
– Да. Что видел во втором отряде, все рассказывал.
– Как ты с другой зоны сюда перешел? Говори начистоту, все равно узнаю, потом хуже будет.
– Мы там с братвой и лагерным начальством мутили с расконвойкой: в свинокомплексе часть мяса и поросят уходили налево. У меня заточки (блат) на свободе есть, вот и выстроилась цепочка, да кто-то нас сдал и чтобы кипишь не поднимать, нас по разным зонам раскидали, а то ведь в управе один деятель замешан. Преподнесли начальству так, что матушка за меня перед управой похлопотала.
– А кум как вышел на тебя?
– Да он бестия еще та! У него опера на воле и в других зонах знакомые, вот информация и просочилась. Мне срок корячится, он надавил на меня, или новая судимость говорит или на него пахать.
– А ты и сломался, ну и душонка у тебя сучья, мать родную продашь, если прижмут,- с ненавистью произнес Дрон,- как фамилия мента с управы?
Равиль замялся и не ответил.
– Что менжуешься? Я не буду с тебя клещами тянуть, брошу на съедение братве,- пригрозил вор.
– Воронков.
– Откуда ты его знаешь?
– Через знакомых, он просьбу одну за оплату сделал.
– Какую просьбу?
– Нужно было перевести в другую зону одного братэллу.
– Фамилии мне говори, что ты лепишь про братэллу.
– Гомонов Серега, его кумовья зоновские прессовали, вот и пришлось попросить Воронкова, чтобы помог с переводом.
– Сколько выложили?
– Почти косуху.
– Однако не криво мусора управленческие таксуют,- заметил Дрон, - ты у Ефремова под какой кликухой заточкован?
Равиль замялся, ему не хотелось раскрывать свое агентурное имя.
– Ты что, гниль болотная, вопроса не расслышал?
– Романов я, по кличке Роман.
– Ромочка значит, - съехидничал Дрон,- ладно, я пока отпущу тебя, а там посмотрим, может, ты мне услугу окажешь...
– хитро ухмыльнулся Леха.
Вор еще долго расспрашивал сексота, все мотал на ус и раскладывал по полочкам, он уже знал, что сделать с этим животным. Лишать жизни его не стал, вот отдать Сибирским пацанам, было бы по понятиям.
"Пусть что хотят, то и делают с ним, главное сейчас его бдительность усыпить, чтобы к ментам не ломонулся, а там до прибытия кума...". Дрон улыбнулся, от пришедшей ему в голову мысли.
Карзубого и Каленого он отправил в жилзону, поблагодарив за отличную работу. Равиля отпустил, и всех, кто был свидетелем ломки тихушника, предупредил, чтобы помалкивали. Он сам решит, что делать дальше.
Вечером, когда снимались с работы и, проходя КПП по карточкам, Леха Дрон пригласил Воробья в свой отряд зайти на чай. Сашка не догадывался, какие события грядут в их отряде и во всей зоне, но главное он знал, что вор не пытался даже предъявить ему за Пархатого и Равиля, - значит не в чести они у него.
Опять у Сашки отлегло от сердца. Да, не легка зоновская жизнь, казалось бы, существуй себе потихоньку, наступит конец срока, и освободят. Но не тут-то было - до конца еще дожить нужно. Не успел он в зоне как следует осмотреться, обжиться, а со всех сторон: то интриги, то разборки, то посвящения в тайны растаскивают на части его сознание.
Почему-то сейчас ему вспомнился случай, когда на свободе он пришел по просьбе своего отца к его знакомому, болевшему церозом печени. Сашка тогда принес ему записку. Стареющего "Самоху" актировали с больничной зоны по болезни и поставив ему "синий укол" (раствор выявлял уровень смертельных бактерий в крови), врачи давали один месяц жизни, однако он прожил три. Пил по-черному, знал, что скоро конец, и наблюдал, как собственная печень вылетает горошинами с рвотой. Посмотрел он тогда на Сашку и сказал: "Правильно себя ведешь - независимо. Никому не давай спуску, если чувствуешь, что прав. Нормальные люди всегда тебя поймут, а о гнидах и речи нет, но на силу свою не уповай, не таких быков в консервные банки загоняли, будешь ко всем справедливо относиться, потянутся к тебе".
Прав был обреченный каторжанин, наверно он в своей жизни тоже пытался искать справедливость, видимо приметил в этом парнишке черты своего характера. Правильно говорят: "Свояк свояка - видит издалека". Умер старый бродяга, а слова глубоко в Сашкино сердце запали.
Не так много Сашка прожил на этом свете, но материнское воспитание, упорство родного, но такого далекого бати, и сила воли, всегда закаляли его дух. Не хватало ему еще опыта и знаний, чтобы сдерживать себя, и не дать своим недругам воспользоваться его неудачами. Все, что совершалось не по справедливости, отзывалось в его сердце болью.
Вот вчера вечером, подходит к нему Матвей - его земляк. В отряде он считается крепким мужиком, а Сашку - молодого пацана просит о помощи. Сходил Матвей на свидание, мать ему деньги передала. Равиль как-то пронюхал об этом и подключил Пархатого. Насели они с угрозами на мужика: "Делись с братвой, хапнул деньжонок - значит в общак подкинь". Объясняет им Матвей: "Деньги не только мои, у нас тоже свой мужицкий общак, и поделиться я могу только своей долей, или хотя бы отдать продуктами". Но Равиль - сволочь, и слушать не захотел, что ты мол, своими крохотными подачками собирается откупиться. Одним словом: круто прижали мужика.
Наблюдая, как Сашка начал жить независимо от блатных, семьянины посоветовавшись между собой и направили Матвея к Сашке, чтобы он попросил за них у авторитетных людей. Деньги им позарез нужно отдать, иначе неприятности схлопочут.
Сашка хотел еще вчера поговорить с авторитетами, но они все время были заняты. Вот и подумал он: "Посоветуюсь сегодня с Дроном, как в таких случаях воровской закон трактует: идут воры навстречу мужикам или принимают сторону предержащих воров, то есть блатных".