Путь истинной любви

Элизабет Мэри

мной. Больше месяца прошло с тех пор, как папа переломал все мои очки пополам голыми

руками.

– Мы позволяли это тебе достаточно долго, Пенелопа,– говорил отец, ломая цветной

пластик. – Я не могу просто сидеть и смотреть на то, что творится с тобой.

Даже Диллон, для того чтобы облегчить бесконечные беспокойства, от которых я

страдаю, не предложил мне пару очков в форме сердца, которую я подарила ему на день

рождения несколько лет назад. Все

считают, что они помогают мне бороться, удерживая

очки вне моей досягаемости. Но никто из них не знает, на что похож страх, нависший над

моей головой. Паника накрывала меня вместе со страхом, когда я была вынуждена

встречаться с ребятами без очков, и я должна была как-то функционировать, пока она

клевала меня весь день, как птица.

Так как я больше не невидима, люди видят пошлый ненатуральный цвет моих волос и

красивую одежду на настоящей мне — подлой и тоскливой. Они шепчутся друг с другом

и отходят от меня, как будто моя нестабильность заразна.

Диллон говорит, что это все в моей голове, но кто знает на самом деле?

Я отталкиваю очки Джоша подальше и продолжаю переписывать следующую задачу.

– Нет, Спасибо. День все равно почти закончился.

–Забирай их. У меня есть еще одна пара дома, – говорит он, как будто в этом нет ничего

особенного. Он подчеркивает это своим тоном.

– Ты нуждаешься в них больше, чем я.

– Я сказала: нет, спасибо, парень из резервации,– отстреливаюсь я, раззадоривая его, как

будто он знает что-нибудь о том, почему я вообще носила солнцезащитные очки.

Не обращая внимания на мой гнев, Джош поднимает очки со стола и аккуратно толкает их

мне в грудь.

– Я всегда видел тебя, Пенни. Тебе не нужно скрываться от меня.

– Не надо, – говорю я, борясь со слезами. – Не этого ты хочешь, Джош.

– Моей маме диагностировали биполярное расстройство, когда мне было девять. Я живу с

сумасшедшей, так что я узнаю такого же человека, когда увижу. Ты сходишь с ума,

Пенни. Но я все понимаю,– он скользит своими большими руками на спинку моего стула.

Не в силах остановить себя, я громко смеюсь, и даже не против, когда весь класс смотрит

на меня. Есть странное утешение в том, что он понимает, и я верю его искренности.

Благодаря природной доброте, которую он всегда показывал мне, легко игнорировать

слухи о наркотиках и массовых избиениях. Джошуа Дарк, о котором все говорят, это не

тот Джош которого я знаю.

Скользнув черной оправой по лицу, я чувствую, как возвращаюсь домой.

– Ты уверен, что я могу взять их? – спрашиваю еще раз, чувствуя себя более комфортно,

чем

неделями раньше.

Я никогда не носила темные линзы, потому что через них трудно видеть, но это

однозначно самая хорошая и самая дорогая пара, которая у меня когда-либо была.

Прочная оправа сидит плотно, и невесома на носу. Никто не смотрит на меня, чтобы

увидеть, что за очки я ношу или проходит мимо. Я не считаю, что я заразная или странная.

Я по-настоящему невидимая.

Джош игнорирует мой вопрос и трогает прядь моих волос.

– Ты забыла завить эту прядь.

Я шлепаю по руке парня, которому не должна так нравиться, убираю прямую прядь

обратно, и отхожу от него. Он ловит меня за кисть, тянет к своему большому телу и

блокирует солнце, возвышаясь надо мной.

– Скажи мне, что бы я не целовал тебя, Пенни,– говорит Джошуа. И не дает мне шанс

ответить.

Его рот слишком большой, слишком мягкий, слишком теплый на мне. Каждый нерв в

моем теле мгновенно отвечает, и жар проносится по моим венам. Это первый раз, когда я

что-то почувствовала кроме онемения, с тех пор как Диллон отвел меня в лес и медленно

раздевал.

Я эгоистично поглощаю жар, и не могу заставить себя избавиться от придурка, так как

чувствую себя живой, пока его язык раздвигает мои губы. Вдруг доза отвращения

поднимается по моей спине. Тошнотворное раскаяние ползает под моей кожей, скользя,

словно змея, над полыми костями и слабыми мышцами к моему никчемному сердцу.

Когда я избавляюсь от неправильного поцелуя с моих губ, мистер Беспечность улыбается

смотря мне через плечо и говорит:

– Твой парень тебя ищет.

Мне становится стыдно, и сняв очки (я не рискую смотреть на него через них), я позволяю

им выскользнуть из моих пальцев, прежде чем повернуться лицом к последствиям.

Диллон в конце коридора, руки опущены по бокам, а его разбитое сердце на полу.

Я делаю шаг вперед.

Диллон отступает на два.

–Держись подальше от меня, Пен, – говорит он, прежде чем окончательно исчезнуть из

моей жизни.

Я чувствую, как любовь увядает, когда мальчик по соседству исчезает в океане

студентов, которые выходят из школы, чтобы попасть домой. Мое сердце, которое обычно

трепетало, теперь замолкло, не рождая даже эхо от ударов, которые зарождал во мне

Диллон. Пустота создает дом глубоко в моей душе, укрепляя то немногое, что осталось у

меня от самоуважения и здравого ума. Цвет буквально теряет яркость, и воздух, которым

я дышу, на вкус как яд.