Путь истинной любви
Шрифт:
морозильной камеры, где безопасно; защищать и любить его, ему все равно будет плохо.
Несмотря на все мои усилия, чтобы сохранить эту редьку в безопасности от себя, от своей
природы, от реальности, от его печального существования, моя сердце-образная редька
всего лишь редиска.
Все мое трудолюбие и целеустремленность никогда не изменят этого простого факта.
– Диллон, мы все-таки должны позволить попасть редьке в мультиварку, – говорит
Пенелопа, покачав головой,
– Может быть, но мне очень нравится эта редиска, и я хочу сохранить ее в безопасности.
– Это только редька. Обычная и грязная редиска, – говорит она, смеясь и запрыгивая на
кухонный стол. – Кроме того, этот редис имеет реальные, серьезные проблемы. Я
слышала, что редиска, которую ты так сильно любишь, немного сумасшедшая.
Пенелопа подмигивает, переворачивая страницу своей книги рецептов, качая ногой,
положенной на колено.
– Закрой рот, женщина. Я люблю свою редиску, и не позволю тебе говорить гадости, – я
целую ее, прежде чем положить обратно в морозилку, уверенный, что эти действия будут
длиться долго – пока я буду отрезать ростки. Возвращаясь к моей девушке, я целую ее
лицо и шею. Провожу руками вверх по ее бедрам и шепчу ей прямо в ухо:
– Кроме того, мы все немного сумасшедшие.
– Может быть, но твоя редька – безумнее, чем все остальное, – она оборачивает свои руки
вокруг моей шеи.
Я киваю, не споря с ней.
– Каковы шансы, что я буду достаточно удачлив, и найду особый редис в форме сердца?
Из всех людей в этом мире, я был выбран для того, чтобы иметь сердцевидную редиску.
Довольно маленькие шансы, я бы сказал, – я целую ее вдоль челюсти. Мой большой палец
потирает ее сосок сквозь рубашку. – Мне повезло, и я никогда не приму это как должное.
Даже если у него есть корни.
– Твоя редька неисправна.
– Бери свои слова обратно. Это даже не близко к правде, –шепчу я, снимая с нее рубашку
через голову.
Пенелопа лежит навзничь на кухонном столе. Ее руки вытягиваются над головой, а ноги
обвиваются вокруг моей талии. Я целую ее ключицы и касаюсь груди.
– Твой редис любит тебя, знаешь? – она извивается и ойкает, когда я кусаю ее сосок через
лифчик. – Это благодарность за все, что ты делаешь для нее. Она хорошо спит ночью,
потому что она знает, что ты всегда будешь рядом чтобы помочь, когда корни немного
выйдут из себя. И когда твой редис становится немного сумасшедшим, он знает о любви.
Твоя редька велела сказать мне это.
– Моя редиска знает, что у нее большие сиськи? – расстегнув лифчик, я бросаю его за
себя.
Пенелопа кусает свою нижнюю губу, закрывая глаза и кивая головой.
–
Зацепившись пальцами за пояс ее шорт, я тяну их вниз и умираю, когда я вижу, что моя
редиска не надела нижнего белья.
Когда я становлюсь между ее ног, озноб бежит по ее обнаженному телу. Она касается
моего лица, я поворачиваюсь, целую ее ладонь и бриллиантовый путь любви вокруг ее
пальца, который привязывает меня к ней.
– Моя редиска знает, что она сводит меня с ума? Она знает, что я любил ее, когда мне
было двенадцать? Что я бы умер за нее?
– Она знает. Вот почему она собирается выйти за тебя замуж.
– Я собираюсь опоздать на работу, – стону я, толкаясь в нее.
Шесть месяцев без эпизодов раздражительности Пен, и я чувствую, что это приближается.
Она уже не так быстра, выбираясь из постели по утрам, потому что не спит по ночам.
Безумие легко отвлекается, и ее перепады настроения непредсказуемы.
Когда я люблю ее так, отдавшись полностью и делая как ей хочется, мне кажется, ей
лучше. Наши тела двигаются в унисон, тяжело дыша и цепляясь конечностями. Я хочу
быть здесь, в настоящем, наслаждаясь ее кожей. Но в моей голове мысли: кто может
приехать и проведать ее, пока я на работе в больнице.
– Люби меня. Любовь меня, – шепчет она.
– Я люблю. Так сильно.
Когда я целую ее щеки, Пенелопа улыбается и урчит. Ее закрытые глаза открываются,
наблюдая за мной. Глубины и значимости этого взгляда достаточно, чтобы дать мне знать,
что она думает о том же, что и я. Никто из нас не говорит ни слова о неизбежном. Это
молчаливое условие нашей жизни.
***
Следующая пара дней проходит медленно, и у меня нет выбора, кроме как отправляться в
больницу каждый день. С новыми возможностями приходят новые обязанности и
обязательства. На работе никого не волнует, что моя невеста умирает изнутри.
Балансируя на грани отчаяния, с момента, когда была еще ребенком – эту битву она
проигрывает.
У нее нет больше сил бороться.
– Ты обращаешься со мной, как будто я ебаный ребенок, Диллон! – она встает, проходя
мимо меня в нашу спальню и хлопнув дверью.
Прежде чем я следую за ней, напоминаю себе, что это не девушка, которую я люблю
расстроилась из-за меня, это чудовище внутри нее.
– Я иду,– предупреждаю ее, осторожно поворачивая ручку.
Сняв галстук, я снимаю ботинки, в то время как Пенелопа сидит в центре нашей кровати,
спрятав лицо в руках. Мне нечего сказать, что заставит ее почувствовать себя лучше. Она
будет использовать эти слова против меня, поэтому я молчу, когда снимаю свою рабочую