Путь истинной любви
Шрифт:
Она совершенно такая же, как я помню ее с детства – мудрее своего возраста, духовнее и
свободнее. Глупые, бессмысленные татуировки раскиданы по ее телу; нос пробит с обеих
сторон, пальцы украшены разными по размеру и форме цветными кольцами. Когда она
здесь, то носит мои очки, утверждая, что чувствует себя «обделенной», потому что я их
ношу, а она нет.
Мой партнер по преступлению сосет леденцы весь день, скачет по дому, и все
переворачивает. Невозможно
что мне не плохо. Просто она делает состояние легче.
Я улыбаюсь, не в себе от травки. Я трясу ногу Рисы, она смотрит на меня.
– Я устала ждать, хочу выйти замуж за твоего брата.
– Вы, ребята, должны просто делать как я и Кайл. Пойдите в суд и распишитесь. Просто
сделайте это.
– Нет, я хочу огромный праздник.
– И ты организуешь? – смотрит на меня скептически, и одним махом выпивает целую
бутылку воды.
– Организую.
– Белое платье и все такое?
– Белое платье и все такое.
– Твоя любовь – это сказка, это болезнь.
– Я почти в сказке, – говорю я.
– О, ты нет, – ее пальцы проходят через мои длинные каштановые волосы. – Ты грустная
девушка, Пен. Я не хочу, чтобы ты была такой. У тебя есть так много, чтобы быть
счастливой.
– Я не могу помочь ему, Риса.
– Думаю, что ты можешь. Хотя бы можешь попробовать, – говорит она осторожно. –
Когда в последний раз ты была у врача?
– Пару лет назад, до того, как Диллон и я переехали в этот дом.
Иногда я чувствую себя как ребенок, который хранится внутри пузыря. Как редька
Диллона. Он держит меня завернутой так крепко, боясь, что я могу пострадать. В конце
концов, я все-таки прорастаю. Моя болезнь, мое состояние и мое положение – держат
меня в плену.
Снаружи, я нормальная двадцатичетырехлетняя девушка, которая помолвлена с самым
прекрасным человеком во всем мире. В большинство дней я могу выходить и делать
обычные вещи. Мне нравится выходить на пробежку с Рисой. Это обычно заканчивается
ее кашлем на обочине дороги, но мы стараемся. Я посещаю занятия в колледже,
довольствуясь тем, что я никогда не смогу сделать настоящую карьеру.
Диллон дал мне дар нерешительности; я ни в чем не уверенна, если мне это не нравится.
Один день я могу быть поваром, а в следующий раз – фотографом, учителем, художником
или писателем. Он не отказывает мне в моих желаниях, поддерживая на каждом этапе.
– Угадай, кто?
Риса хихикает. Диллон смеется себе под нос.
– Ммм... – я играю. – Это ... о, я знаю... это тот милый парень, который работает в
больнице с моим парнем? Как его зовут? Лэнс?
Диллон убирает руку, сигарета
– Что? Ты думаешь, что Лэнс милый? Меня ранили в самое сердце, почему не я?
Я чувствую себя немного странно после травки. Смотрю на смеющегося Диллона, как
дым поднимается от его сигареты.
– Аккуратнее, – шепчет он.
Его глаза отражают столько обожания и преданности. Я – центр его мира, его
изнурительный центр.
Оборачиваю руки вокруг шеи Диллона, он хохочет и падает на свою задницу. Он
предупреждает меня о сигаретных ожогах, но меня это не заботит. Я бы обожгла все, если
это означало, что могу касаться его всегда.
***
– Мы не должны делать этого.
Диллон – доктор, но он не использует свои знания, чтобы диагностировать или лечить
меня. Вместе мы закрывали глаза на то, какой тяжелой стала депрессия. Я не думаю, что
переоценка моего состояния исправит это. Я никогда не избавлюсь от нее. Это вторая Я –
навсегда. Но я должна попробовать, чтобы управлять депрессией.
– Диллон, – говорю я. – Просто доверься мне.
С неохотой в глазах, он соглашается нерешительным поцелуем.
В течение шести часов, я рассказываю все детали. Говорю о моей повседневной жизни и
моих действиях. Как часто это случается со мной, и есть ли у меня суицидальные мысли.
Диллон считает, что трудно не оправдывать мою беспомощность. Он легко раздражается
и быстро защищает меня от горя. Он не хочет, чтобы эти врачи задавали мне личные
вопросы о моей сексуальной активности или невозможности находится рядом с кем-то не
из семьи. Он защитник, но пришло время отступить.
Мне не нравится все, что говорят врачи. Они называют меня « зависимой» и « требующей
лечения» – слова, которые я слышала и раньше. Только в этот раз они добавляют еще
« биполярная» и « маниакальная».
Диллон плачет. Он пытается скрыть это, но я вижу.
Я не плачу. Я отказываюсь плакать. Вместо этого, я действую.
– Помогите мне бороться с этим, – говорю я. – Скажите мне, что делать.
– Расстройства настроения трудно лечить, – врач дает Диллону брошюру по маниакальной
депрессии и биполярному аффективному расстройству. Его слова об изоляции, ненависти
к себе, и печали описывают меня идеально.
Это не легко – слышать что у меня психические заболевания. Я нестабильна, и даже то,
что есть случаи похуже моих, случаи, когда человек не может правильно