Путь к последнему приюту
Шрифт:
— Понятно…. Что предлагаешь?
— Надо бы мне — в срочном порядке — вернуться туда и всё качественно «подчистить».
— А как же — ранения с контузией?
— Ерунда, экселенц. За несколько суток всё заживёт. Обещаю. Чай, не впервой…. Так как? Отпустите?
— Я подумаю над этим вариантом…. А ты, Живоглот, где сейчас?
— Пролетаю, кажется, над Уралом.
— Почему — кажется?
— Здесь заря лишь только намечается. Серость сплошная в смотровых окошках виманы. Получается, что я путешествую совместно с зарёй. Обгоняя её совсем на чуть-чуть…
— Понял, не продолжай…. Домой, небось, направляешься? Душ принять, то, да сё? С молоденькой и страстной жёнушкой пообжиматься в спаленке супружеской?
— Так точно. Угадали.
— Ну-ну. Не возражаю…. Тогда сделаем, пожалуй, так. Подъезжай ко мне…э-э-э, к восемнадцати ноль-ноль. Во-первых, расскажешь — в подробностях и деталях — о боестолкновении. Во-вторых, покумекаем над нашими дальнейшими планами-действиями.
— Слушаюсь! Экселенц, а откуда вы узнали про мою контузию? Васька Хазов доложил?
— Делать мне больше нечего, как со всякими низкородными плебеями общаться, — презрительно хмыкнул Великий князь. — Совсем, Егорка, умом тронулся с этой контузией. Алька твоя, заскочив по делам фрейлинским, рассказала…. Всё, бывай, граф сиятельный. До встречи.
— До встречи, экселенц…
«Характерный такой баритон у Константина Петровича», — мысленно усмехнулся Егор. — «Начальственный и вальяжный, со знакомыми генерал-лейтенантскими нотками…».
Он сидел в кожаном кресле на колёсиках — пялился в «смотровые окошки» виманы, пил «шустовский» коньяк, лениво жевал охотничьи колбаски и думал-размышлял…
О чём — думал-размышлял? О многом. Обо всём сразу, и ни о чём — конкретно. Так бывает — в предчувствии резких и судьбоносных жизненных поворотов. Редко, но бывает. Философия голимая, мои дамы и господа. Философия — наука призрачная, неверная, обманная и коварная. Даже стишок в голове — сам собой — сложился:
Когда-нибудь, уже на склоне лет, Я повзрослею — как-то незаметно. Загадывать — неверная примета, Одна из самых призрачных — примет… Когда-нибудь, уже на склоне лет… Когда-нибудь, в один из светлых дней, Что скупо так отпущены Судьбою, Мы встретимся — единожды с тобою, На фоне — уходящих кораблей… Когда-нибудь, в один из светлых дней… Когда-нибудь, среди нагих полей, С тобою мы, конечно, разминёмся… И очень тихо — вслед нам рассмеётся Волшебник ночи — скромный соловей… Когда-нибудь, среди нагих полей… Когда-нибудь, на краешке иглы, Я посещу — ещё — сей берег дальний, Что весь пропитан — обещаньем тайны, И ожиданьем — сказочной Игры… Когда-нибудь, на краешке иглы…Бред бредовый, конечно. Но, с другой стороны, лучше бредить, чем заниматься тупым и безостановочным потребительством, граничащим с безумной и грешной гордыней. Философия — в действии…
Не обращайте, пожалуйста, внимания, дамы и господа. Не обращайте. Возвращаемся — к реалиям нашего повествования…
В какой-то момент Егор даже слегка задремал. Но так, ненадолго, минуты на две-три-четыре.
А потом противный механический голос — три раза подряд — известил:
— Утверждённая программа полёта успешно завершена. Посадка — в конечной точке маршрута — произведена…. Утверждённая программа полёта успешно завершена. Посадка — в конечной точке маршрута — произведена….
Он непроизвольно посмотрел в сторону «дверного» окошка: на тёмно-сером фоне загадочно светился-подрагивал уютный жёлто-оранжевый огонёк.
— Утренний рассвет, приближаясь, ещё только сереет, — предположил Егор. — А подрагивающий огонёк — это костёр…. И кто же его, интересно, разжёг-запалил? Сейчас узнаем…
Он, открыв дверку виманы с помощью собственной ладони, вышел наружу — на верхнюю ступеньку лестницы.
Было очень тепло и влажно. Пахло летним полевым разнотравьем и вчерашним дождиком. Жёлто-оранжевый огонёк горел-тлел совсем рядом, метрах в пятидесяти-семидесяти. За костром угадывался тёмный силуэт какой-то приземистой повозки. С правой стороны долетело недовольное конское ржание, пару раз — сонно и нежно — звякнул колокольчик.
— Не беспокойтесь, пожалуйста, благородный дворянин, — раздался от костра знакомый мужской голос. — Мы — мирные циркачи и сейчас переместимся от вашей виманы в сторону. Подождите несколько минут. Я только лошадку запрягу…
«Знакомый голос?», — мысленно охнул Егор. — «Это же, это же…. Это же Лёшкин голос…. Как мой брат оказался здесь? Ах, да. Просто здешний «аналог» Алексея, и не более того…. Стоп, но он же, по утверждению «параллельного» Егора Петрова, пропал без вести — пять лет тому назад, в суровых горах Тянь-Шаня. Что из того? Получается, что нашёлся. Бывает…. И что теперь делать? Остаётся только одно — и дальше старательно ломать комедию. То бишь, действовать сугубо по обстановке, как и велел мудрый Виталий Палыч…».
— Не надо никуда перемещаться, — известил-разрешил Егор. — Я сейчас сам подойду к вам, поговорим…
Он, мысленно отгоняя прочь волнение, медленно спустился по лесенке, подошёл к жёлто-оранжевому пламени и внимательно всмотрелся в лицо мужчины, стоявшего рядом с костром.
«Высокий, плечистый, голый по пояс, жилистый и мускулистый, характерный «боксёрский» нос, светло-русые волосы на голове», — отметил Егор. — «Бандитствующий белобрысый деятель, не вызывающий особого доверия. Тот ещё субчик, из серии: палец в рот не клади, руку — по самый локоть — оттяпает. То бишь, на меня здорово похож…».
Последние сомненья отпали: перед ним находился пропавший младший брат, вернее, пропавший и нашедшийся младший брат «аналога».
— Брат? — вопросительно пробормотал «бандитствующий белобрысый деятель». — Ты ли это?
— Алёша, братишка? — принялся импровизировать Егор. — Нашёлся-таки? Вот, радость-то какая…. Э-э-э, подожди лезть с объятьями медвежьими. Раны у меня.
— Какие раны, брат?
— Так, ерунда, ничего серьёзного. Всё по касательной пролетело. Но тревожить — лишний раз — не стоит. Давай-ка лапу…
«Что-то не так», — зашелестели в голове тревожные мысли. — «Искусственность какая-то чётко ощущается. Да, что там — ощущается. Прямо-таки прёт во всю Ивановскую…. Ладно, я лицедействую. Но и «двойник» Алексея, похоже, занят тем же самым…. К чему бы это?».
Они обменялись крепкими рукопожатиями.
— А это — Ванда, моя жена, — кивнул головой в сторону Лёха. — В пути познакомились. А потом и поженились.
На квадратном коврике, сплетённом из сухого камыша, сидела молодая, неброско одетая женщина.