Путь к себе. Отчим.
Шрифт:
Губы сжимались еще плотнее:
— По меньшей мере, странный вопрос.
Анастасия Семеновна привыкла быть руками внука, его памятью и совестью. Она проверяла: не забыл ли он взять в школу резинку и транспортир, завернул ли тапочки для урока физкультуры, напоминала ему, что пора собираться в школу, что он не подготовил перевод с иностранного.
Под пристальным взглядом Виталия Андреевича мальчишка, все же чувствуя неловкость, пытался делать вид, что он сопротивляется такой опеке, но, скорее всего, она его устраивала.
Как-то Виталий Андреевич спросил Сережу:
— Ты сегодня в бассейне был?
— Нет…
— Почему? Ведь мы же условились, что ты пойдешь.
— Бабушка не велела, говорит, холодно, а я предрасположен к насморку.
Ну это уж было слишком: на дворе стояла теплынь.
— Анастасия Семеновна, — боясь произнести резкое, лишнее слово, начал Кирсанов напряженным голосом, когда они остались вдвоем, — насколько я понимаю, у Сережи есть мать, есть отец.
Вечером Анастасия Семеновна пожаловалась дочери, что ее муж разговаривал с ней в недопустимом тоне, и Раиса спрашивала с недоумением:
— Что это на тебя наехало?
Да, с бабушкой было трудно.
Еще задолго до начала летних каникул в семье Кирсановых шло обсуждение: куда держать путь?
Решили отправиться туристами на Кавказ и готовились к этому с увлечением.
Сережа на скопленные деньги купил компас, фонарик, к ужасу бабушки — топорик. Виталий Андреевич — вещевые мешки, палатку. Но неожиданная болезнь Сережи смела все планы. Вдруг выяснилось, что у мальчика неблагополучно с горлом, врачи посоветовали отправить его в детский специальный санаторий на берегу Черного моря. И тут Виталии Андреевич, вообще-то не умеющий и не желающий что-либо «доставать», проявил чудеса напористости. Он в очень короткие сроки провел Сережу через медицинские комиссии, прошел десяток инстанций.
Но вот путевка в руках, все необходимое сложено в вещевой мешок.
На перроне, у специально поданного состава, — толчея. Родители исходили от напутственных криков, делали последние пробежки от ларьков к поезду и обратно.
Полный, вспотевший мужчина в куцей разлетайке совал в окно сыну — такому же круглолицему, как и он сам, — свежий номер «Недели», и через несколько минут не менее пяти папаш делали то же.
Молодая блондинка с мокрыми от слез, подрисованными глазами принесла своей дочке кулек с зефиром и тут же несколько мам сделали то же самое.
Виталий Андреевич стоял молча в стороне и неотрывно смотрел на Сережу. Этот мальчишка занимал в его жизни все большее место. Его собственный сын, Василий, учится в Ленинграде на факультете иностранных языков, и хотя, конечно, он любит Василия, заботится о нем — тот «отрезанный ломоть» и скоро заживет совершенно самостоятельной жизнью. Если правду говорить, он из-за семейных неурядиц что-то проглядел в сыне, и, наверное, поэтому вырос Василий слишком рассудочным, слишком озабоченным своей персоной.
Теперь вот с этим мальчишкой ни за что не хотелось повторять ошибки.
Поезд тронулся. К окну потянулись последние бутылки ситро, замахали руки, высунулись головы из окон.
— Сереженька, береги горло! — надсадно наставляла бабушка. — Пиши три раза в неделю!..
А мальчишка по-взрослому покачал Виталию Андреевичу несколько раз ладонью из стороны в сторону, словно медленно что-то стирал с доски.
Сперва от Сережи приходили послания-отписки, из которых невозможно было понять, хорошо ему там или плохо. Потом в его письмах стали проступать какие-то мрачные нотки. И наконец один за другим, как сигналы SOS, помчались вскрики:
«Возьмите меня отсюда! Мне здесь плохо! Не могу больше!..»
Кирсановы не на шутку встревожились. Написали письмо воспитательнице, но ответ получили неясный. Вызвали Сережу к телефону, однако чувствовалось — около него стоит кто-то, мешающий ему говорить, как хотелось бы, и потому отвечает он коротко, сдержанно:
— Сережа, как ты живешь?
— Не очень…
— Ну что такое?
— Да так…
— Тебе там плохо?
— Да…
— Но что именно, что?
Молчание.
Виталий Андреевич решил поехать на день-другой в санаторий, успокоить мальчика, чтобы он долечился. Ему очень нелегко было получить эти несколько дней на работе, их согласились дать только в счет будущего отпуска.
Он сошел с поезда часов в девять утра.
Кипарисовая аллея понуро и терпеливо переносила бешеные струи тропического ливня. Вдали, словно сквозь стеклянную стену, виднелась гора: в темной гуще зелени на ее склонах проступала белая прядь водопада.
За поворотом аллеи показался деревянный дом, затканный диким виноградом.
Здесь Виталий Андреевич и нашел главного врача санатория, добродушную немолодую женщину. Она даже обрадовалась:
— Хорошо, что приехали. Он вас ждал.
— А где Сережа сейчас?
— В изоляторе.
— В изоляторе? — испуганно переспросил Виталий Андреевич, и воображение мгновенно нарисовало ему картину какого-то тяжкого заболевания.
— Да вы не волнуйтесь, — как ему показалось, виновато произнесла женщина. — Мы решили оградить Сережу от неприятностей.
Оказывается, в этой смене подобралось несколько хулиганистых парней. Они воровали, затевали драки.
— Сережа, видно, не пожелал с этим мириться, и его они особенно невзлюбили… Двух мы отчислили, а Сережу на время упрятали… Даже пищу туда ему приносят.
Странная ситуация. Странное решение.
— А как у него сейчас со здоровьем? — спросил Виталий Андреевич, с трудом сдерживая себя.
— Хорошо. Он в санатории получил все, что надо.
— Вы не будете возражать, если я его увезу несколько раньше срока? Есть некоторые семейные соображения…
— Нет, пожалуйста…
— Можно мне сейчас пройти в этот… изолятор?