Путь пантеры
Шрифт:
Люди встречают друг друга. Люди спят друг с другом. Люди бросают друг друга. Люди закапывают друг друга в землю. Так было всегда. Так будет всегда.
Та девочка беззастенчиво красила розовой помадой губы и щеки. Пила пиво. Как парень. Она приехала из другого города, и общежитие было ее сиротьим домом. Она хотела, чтобы я взял ее в жены, да нашла более завидного жениха. И правда, кто я такой? Нищий студент. Квартирка маленькая. Старая бабушка. Разве я – выгодная партия?
У нее были очень мягкие кудряшки. Нежные такие. Светлые. Головенка как одуванчик.
Она не знала, что у меня больное сердце.
Нет. Оно не больное. Оно здоровое.
Мне все наврали доктора. Я не болен. Я здоров!
Жизнь велика. Я не знаю ее. Я только начал жить. Я хочу и буду жить. Бабушка пела мне песню о соленом океане. Я увижу его. Я поплыву в его волнах».
Глава 13. Марсианские каналы
Вот снова зима. И снова зимнее черное небо, полное созвездий. Огромных, жарко пылающих, влажно катающихся во тьме, как глаза в глазницах, звезд. Синие, желтые; кирпично-алые, вот радужный слезный блеск Сириуса, он низко стоит над горизонтом, в его зеленых лучах вспыхивают пожарищные красные искры. Вот голубая красавица Венера, в подзорную трубу виден ее тонкий серпик, как у Луны. Вот оранжевый глаз Тельца – Альдебаран.
Россыпь, веер созвездий над головой. Над маленькой, одинокой человечьей головой в меховой шапке.
Ром один выходил глядеть на звезды. Бабушка уже не могла разделять с ним наблюдения, мерзнуть и ежиться на морозе. Бабушкину шубу из китайской выдры всю съела моль, но Ром не выбрасывал шубу – жалко было: укутал ее в мешок, сшитый им самим из двух простыней. Шуба сиротливо висела в старом шифоньере, прижимаясь меховыми боками к старым пальто мертвого дедушки и мертвых Роминых родителей. Шубе было больно и одиноко, она хотела ласки.
Бабушка никогда и ничего не выбрасывала из старых вещей.
Из вещей мертвых.
Звезды тихо горели и шевелились над головой, Ром приставлял к глазу окуляр подзорной трубы. Ого, как хорошо сегодня видно Юпитер и четыре его спутника! На самом деле астрономы сейчас их много открыли. То ли шестьдесят пять, то ли шестьдесят семь, он не помнил. Большое семейство у Юпитера. Клан.
Хорошо иметь большое семейство. Счастливо.
– Хочу большую семью, – сказал Ром сам себе на морозе жесткими губами.
В объектив вплывали звезды и планеты – и уплывали прочь, как белые и золотые и розовые рыбы. Черный океан, нету дна и не будет никогда. Ром ощущал жжение под ложечкой. Провалы пространства и времени притягивали его. Чем больше он чувствовал временность своей маленькой жизни перед огромной черной толщей Космоса – тем больше мороз восторга перед вечностью рвал когтями его спину.
Переместился объектив в руках. Руки дрожали, устали. Ловчая линза поймала в черноте одинокую звезду. Она мигала, мерцала, и Ром догадался наконец: это не звезда, а планета. Повертел трубу. Оптика приблизила сияющий шар. Да, планета. Марс.
И правда, он чуть красноватый. Розово-кирпичный. Чуть в желтизну. Как голый череп.
Череп. Он мертв.
В Космосе почти все мертво. Да. Жизнь там – большая редкость.
Значит, Земле повезло?
Ром внезапно понял: он умрет когда-то.
«Об этом нельзя думать, – строго сказал он себе, – нельзя, нельзя».
И думал все равно.
Вот бы увидеть свою смерть! Интересно же!
Ты что, спятил совсем, какое интересно, пусть этого не произойдет как можно дольше.
Пусть этого не будет никогда.
Хм, никогда. Ишь чего захотел.
В стеклянном озерце линзы дрожал и прыгал нежно-алый Марс, по нему ходили круги и пятна, они складывались в подобия кровеносных сосудов, в странные стрелы и линии. В старину думали: да, это каналы, и марсиане их прорыли. А теперь поверхность Марса сфотографировали уже тысячу раз, и там ничего такого разумного нет, только скалы, осыпи, горы, камни, потухшие вулканы. И кратеры, кратеры, как на мертвой Луне.
Но если он мертв, значит, жив был когда-то?
Ром бессильно опустил руки. Труба упала из рук в снег, под ноги, покатилась по тротуару. Он поймал ее, отряхнул от снега рукавом. Холод мира! Не растопить. Не победить. Горячее его сердце больно, резко билось о ледяные ребра.
Изучить Космос. Полюбить его. Весь все равно не познаешь. Все жизни все равно не проживешь!
Живи свою. До конца.
– Конца не будет, – прошептал Ром себе самому очень тихо, – я что-нибудь придумаю.
Прежде чем уйти с улицы домой, он нашел, нашарил почти вслепую на выгибе гигантского черного шатра маленькое светлое пятно, смутное свечение – словно язык белой тусклой далекой свечи. Самая ближняя галактика. Туманность Андромеды. Какая она красивая, какая…
Два миллиона лет свет от нее к твоим глазам бежит. Два миллиона лет.
Подзорная труба чуть не хрустнула в его руках. Еще немного – и он сломал бы ее.
Опомнился. Побежал домой.
Едва не упал, поскользнувшись на обледенелых ступенях крыльца.
Глава 14. Девочка и бык
Милагрос и Фелисидад поехали вместе на пирамиду. Одни.
Милагрос всегда говорила мужу, куда уезжает. Она отличалась большой честностью, даже щепетильностью; она могла скрыть что-то от домочадцев, но от Сантьяго у нее никогда не было тайн.
Но тут она ничего, ничего не сказала ему.
Они обе, мать и дочь, погрузились в автобус, и перед ними открылась дорога – не ближняя и не дальняя; под палящим солнцем, среди белых домиков на окраине Мехико, потом между плантаций голубой агавы, потом в пыли, вдоль полей приусадебных участков, все выше и выше в горы.
И черные кудрявые горы надвинулись на них и скрыли от них раскаленную сковороду Солнца. Это уже вечер и закат, и надо спешить.
– Мы успеем на последний автобус, мама?