Путь прилива

Суэнвик Майкл

Его берет, засунутый под погон, был украшен роскошным петушиным хвостом.

Чу молча подняла глаза. Через несколько секунд словоохотливый солдатик покраснел и отвернулся.

Рядом со столиком, в нише, стоял телевизор; чиновник включил первый попавшийся канал — и нарвался на учебный фильм по обжигу горшков. Рабочие закупоривали вырытые в глине туннели. В каждом из них оставлялись две узкие щели, одна — внизу будущей двери, другая — в конце туннеля, вверху. Дальше все известно — сейчас они подожгут сложенные внутри дрова, над землей поднимутся столбы дыма — привидения умерших, разрубленных на куски деревьев. Столбы расплывутся, сольются в сплошную пелену, заслонят солнце. Сперва эти инструкции показали по одному из правительственных каналов, с тех пор фильм крутили чуть ли не каждый день. Его уже не то что не смотрели, но даже вроде и не замечали.

— Температура, необходимая для оплавлепия стен…

Чиновник ткнул другую кнопку,

— Мой брат погиб в океане! Что я мог поделать? Я же, собственно говоря, ему не сторож.

— Ты что, смотришь это дерьмо? — удивилась Чу.

— Да как-то затягивает.

— А вот этот говнюк, который тощий, он кто такой?

— Вопрос, прямо скажем, интересный. Вроде бы это — Шелли, двоюродный брат Идеи — ну, той маленькой девочки, которая увидела носо… тьфу, едино рога. Но у Идеи два двоюродных брата, однояйцовые близнецы.

Чу презрительно фыркнула:

— Ну да, конечно, это очень неправдоподобно. С другой стороны, подобные вещи случаются даже во Внутреннем круге — хотя и нечасто. У них даже разработана специальная методика генетической маркировки, как раз для таких вот накладок, чтобы можно было пометить близнецов как разные личности.

Но Чу уже не слушала. Она тоскливо смотрела в открытую дверь на серую пелену дождя. Вокруг смеялись и болтали официантки и поварихи, солдаты и штатские клиенты — веселые, даже чуть опьяненные ожиданием близких, решительных перемен.

— Ну хорошо, хорошо. Да, я его убил. Я убил своего брата! Ну что, легче тебе стало?

— Господи, — сказала Чу. — Это самая тоскливая дыра во всей Вселенной.

Дождь сделал доски настила скользкими, как рыбья чешуя; чиновник следовал за Чу, взмахивая отставленным для равновесия чемоданчиком и непрерывно ругаясь. В одном месте им пришлось пробираться чуть не по щиколотку в воде: лестница наверх, обшитая в прошлом досками, обвалилась, превратилась в обычную канаву, а сейчас, во время дождя, — в русло ручья.

— Завтра последний дирижабль, — напомнила Чу. — Я реквизировала два хороших места.

Чиновник нечленораздельно буркнул и помотал головой.

— Брось. Пропустим дирижабль — придется выбираться отсюда телячьим кораблем, вместе с голодранцами. — Она раздраженно подергала свой опознавательный браслет. — А ты знаешь, что там творится? Грязь, вонища, теснота такая, что ни встать ни сесть…

Они еле увернулись от упавшего сверху ящика. Ящик с грохотом обрушился на дорожку, отскочил, перепрыгнул через бровку, покатился, все ускоряясь, по склону и шумно плюхнулся в реку. Мародеров, прочесывавших брошенные кладовые, интересовало очень немногое, большую часть вещей они попросту расшибали и выкидывали. Внизу, под обрывом, вода были густо покрыта хламом; ленивое течение крутило никому уже не нужные вещи, относило их от берега, увлекало к далекому Океану. Старые матрасы и засушенные цветы медленно намокали и тонули, корзины и кресла, разбитые шкафы и скрипки плыли гордо, как игрушечные кораблики. Прежде у мародеров не было Денег, чтобы купить эти вещи, а теперь не было денег, чтобы заплатить за их перевозку; судя по ликующим, опьяненным крикам, несчастные ублюдки ощущали себя мстителями, борцами за справедливость.

Опасливо поглядывая вверх, Чу и чиновник подошли к горшку, над дверью которого висело выцветшее изображение серебристой скелетовидной фигуры. Платное предоставление терминала являлось единственной законной коммерцией этого заведения, единственным его raison d'etre, хотя все прекрасно знали, что в действительности здесь функционирует единственный в Клей-Бэнке пуб личный дом.

— А что насчет флаера? — спросил чиновник. — Как там, в Каменном доме, чешутся или нет?

— Нет. И теперь, пожалуй, никогда не почешутся. Слушай, мы столько здесь проторчали, что у меня задница мохом обросла. Мы сделали все, что могли, и ничего уже больше не сделаем — след давно остыл. Да и вообще на хрена нам флаер? Мотать отсюда надо.

— Я тщательно обдумаю изложенные вами соображения.

Чиновник вошел в бордель. Чу осталась под дождем.

— Давненько я здесь не был, — сказал чиновник.

Квартира Корды поражала размерами — особенно если вспомнить, что находилась она в городе, где простор прямо пропорционален богатству. Пол огромного помещения был разбит террасами и засеян травой, каменные орудия, развешанные по чуть наклонным стенам, освещались лучами софитов, отраженными от вращающихся порфировых колонн. И везде — мучительная чистота, неестественный, почти нездоровый порядок. Даже кадки с карликовыми вишневыми деревцами расставлены зеркально-симметричными парами.

— Так ты и сейчас не здесь, — сухо огрызнулся Корда. — Чего это ты беспокоишь меня дома? Подождать не мог? Конторы не хватает?

— В конторе ты меня избегаешь.

— Ерунду мелешь, — нахмурился Корда.

— Прошу прощения.

На пороге появился человек в белой керамической маске и свободной накидке — очевидный денебец.

— Сейчас будут голосовать, вас ждут.

— Подожди меня здесь, — кивнул Корда чиновнику. — А ты, Вас ли, разве не идешь? — добавил он, глядя на человека в маске.

Белое безглазое лицо взглянуло на Корду сверху вниз.

— Я тоже подожду здесь, так будет лучше для всех. Сейчас обсуждают мое членство в комитете.

Денебец вышел на середину комнаты и застыл. Его голова была скрыта под капюшоном, руки терялись в рукавах накидки. В этом человеке чувствовалось нечто не совсем человеческое — его движения были слишком уж точными, грациозными, неподвижность — слишком полной. Чиновник неожиданно понял, что видит перед собой редчайшее творение — постоянного двойника. Их взгляды встретились.

— Я вас нервирую, — сказал Васли.

— Нет, нет, что вы. Просто…

— Просто вас смущает моя внешность. Нельзя, чтобы излишняя щепетильность принуждала вас ко лжи. Я верю в правду. Я — смиренный слуга правды. Будь моя воля, я не оставил бы в мире ни лжи, ни двусмысленных уверток, не оставил бы ничего спрятанного, укрытого, запертого, все было бы доступно взгляду любого желающего.

Чиновник подошел к стене, окинул взглядом каменные орудия. Наконечник остроги с Миранды, наконечники стрел с Земли, копалки для червей с Говинды…