Путь с войны
Шрифт:
Держа руки за спиной, в кабинет стремительно вошел популярный среди радисток действующей армии майор Ветров – резкий, гибкий и ясноглазый, весь словно рысь на охоте.
Ветров бросил фуражку с синим околышем на свой стол, открыл форточку.
– Что ж накурено так? – недовольно спросил он.
– Накурил потому что, – сказал капитан, отодвигая от себя стопку бумаг и надевая черную повязку на лицо. – Последние резервы нервной системы тают от этих описей. Черт ногу сломит.
– Кстати о чертях. Там в коридоре отирается этот, вроде Шубин, тебя дожидается?
– Шубкин.
– Да-да, Шубкин, – майор на короткое время задумался, глядя в
Потом Ветров сел за свой стол, под которым увидел россыпь окурков. Улыбнулся. Выдвинул ящик стола, посмотрел, задвинул обратно.
– Мне тут по дружбе сообщили, – с интригой в голосе произнес он. – И я тебе по секрету скажу. В штаб экспедиционных войск прибыли эмиссары вермахта. Вроде как от старины Кейтеля.
– Прекрасно, – пропел одноглазый. – Надо полагать, что всё.
Майор положил ногу на ногу и стал массировать колено.
– Что значит, всё? Если немцы сдаются, это не значит, что война кончится.
Капитан внимательно посмотрел на него одним глазом, сказал:
– Думаешь, союзники? Да нет… Будем надеяться, что ума хватит.
– У кого ума должно хватить? – нейтральным тоном спросил майор, весь будто поглощенный массажем колена.
– Э-э.., я всецело доверяю и готов выполнить все, что посчитает нужным руководство партии и государства. Так что вы меня не подлавливайте, товарищ майор. Кстати, ты это читал? – капитан показал, не вставая, Ветрову лист бумаги. – Директива. Теперь мы будем немцам объяснять, что они были обмануты, что оказался их Адольф не фюрером, а сукой.
– Ну и что? – скривил губы Ветров. – Понятно, что многих в расход. А остальных надо перевоспитывать. Это трудно, и надолго, а что делать? Может только дети теперешних немцев забудут свое фашистское нутро. А внуки станут стыдиться своих предков. И только правнуки забудут, что был такой Гитлер. По-любому забудут. Не как какие-то зулусы, которые чтут своих дохлых вождей.
Еле дрогнула бровь капитана, он неестественно зевнул, сунул руку в ворох бумаг. Ветров, поняв, что лишнего ляпнул, принялся обеими руками чесать свой красивый загривок. А капитан отыскал, наконец, на столе сложенную газету, развернул ее на публикации указа о награждении советских генералов орденами Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого.
– Стыдиться? Стыдиться деяний позапрошлых поколений неразумно. Но и горячо гордится их победами тоже неумно, мне кажется, – одноглазый встряхнул газету. – Стоило ль Суворова тащить из нафталина? Нет, я понимаю, актуальность на текущий момент. Но за кого бы был Суворов в Гражданскую?
Ветрова в данный момент меньше всего интересовали средневековые фельдмаршалы и классовые противоречия. Лихорадочное мышление проявлялось на лбу майора девятибалльными волнами, пальцы трещали в суставах. Наконец, тщательно подбирая слова, он сказал:
– Эти дохлые вожди у дикарей, культы всякие, это дикость, – сказал майор. – А бывают вожди, что называется, прям вожди. Наш Ильич – вождь мирового пролетариата. Основоположник и учитель. Можно сказать, вроде Христа для христиан. Товарищ Сталин – тоже! А всякие царьки вроде Гитлера это пыль по сравнению с Лениным. И с товарищем Сталиным тоже. Вот, – Ветров решил, что выкрутился. – А мы! Мы будем перевоспитывать немецкий пролетариат. А ты предлагаешь всех перебить?
– Перебить, – проговорил капитан, встал из-за стола, шагнул к окну, оперся рукой о раму. – Перебить? Не-ет! Я бы сделал не так, – мечтательно сказал он. – Я бы в этом замечательном немецком городе, в других городах перекрыл бы все выходы, чтобы мышь не проскочила. Перекрыл воду… нет, отравил бы. Постреливал бы периодически, но лишь для ужаса и страха. И наблюдал бы за горожанами, за этой некогда просвещенной нацией, родившей Гёте и Бетховена. Чтобы они тут аристократично так викой и ножом кушали бы кошек, воробьев, кору с деревьев. Чтобы потом менее аристократично перешли на трупы соседей, – в голосе майора все сильнее наливалась злоба, казалось, эта картинка уже не раз была им прорисована. – А в перспективе, чтобы по кусочкам жрали мертвых собственных детей. С удовольствием бы на такое зрелище полюбовался. Чтоб навсегда отбить охоту к войнам.
– И каждый твой земляк-ленинградец с этим бы согласился, – сказал Ветров. – Есть, правда, нюанс: в Берлине – тепло. Да и потом возможно ли отбить охоту к войнам? Один сволочной старичок мне говорил: единственная гарантия против войны – это людская память. Но ее, людской памяти, нет, она у каждого своя. Если бы заменить память иным чувством, например завистью, тогда войн не было бы вовсе.
– Спорно. Я могу привести контраргумент, вернее ремарку. Кроме своей для каждого есть и людская память, всеобщая память. Но и она может быть скорректирована, а то и вовсе извращена. А чтобы войн не было вовсе, это я не знаю, в ближайшей перспективе невозможно. Но чтобы навечно искоренить фашизм, об этом можно и нужно думать, – одноглазый чихнул в сгиб локтя. – У нас на Грибоедова жил, а может и сейчас живет один драматург, и у него есть пьеса, о том, как…неважно, о драконе. Вот я вспомнил и думаю.
– О чем ты думаешь? – вздохнул Ветров. – О том, кто после Гитлера будет объявлен пугалом для Европы?
– Отнюдь. Не в этом дело. Есть серьезные опасения, что никаких уроков из событий последних лет извлечено не будет. Не будет. Гегель говорил: уроки истории лишь в том, что история никому ничему не учит. И чтобы ты не волновался, – капитан состроил ехидную улыбочку. – Немецкий философ Гегель является великим предшественником марксизма.
– А я знаю! Учил! – воскликнул Ветров. – Цитируйте на здоровье, товарищ капитан. Хватит на сегодня, а то доболтаемся. В том смысле, что вроде ужинать пора.
Капитан взглянул на наручные часы, согласился было, но вспомнил про лейтенанта и, не вставая из-за стола, позвал Шубкина из коридора.
Походкой начинающего конькобежца вошел в кабинет Шубкин, остановился, вопросительно поглядел на Ветрова, тот карандашом показал на капитана.
– Разрешите доложить? При выполнении поставленной задачи бойцами вверенного мне подразделения…
– Давай, Шубкин, без церемоний, – поморщился одноглазый. – Тем более мы давно и неплохо знакомы. Что там у тебя опять?
– При зачистке в одной из квартир бойцы, а именно Кириллов, Бардин, Моисеев нашли конверт. По виду обычное письмо, однако, в тексте встречается: «Это нужно будет русским, поможет тебе» – лейтенант достал конверт, положил перед капитаном. – Письмо было спрятано тщательно. И фотокарточки.
Ветров подошел, взял фотографию, стал рассматривать ее, неслышно шевеля губами. Шубкин нервно теребил ремень. Одноглазый с кислым выражением лица читал письмо.
– Что ты, Шубкин, весь перекрученный какой-то? Напряженный, – сказал капитан. – Всё-таки бывший Герой Советского союза. А мы – не враги. Так – нет? Немецких писем читать еще не приходилось, в отличии… А если было спрятано, то как нашли? Может дезинформация. Сам читал? Чита-ал. Милый Йохан если богу будет не угодно… тра-ля-ля… арест или плен тра –ля-ля. Э-э-э, находилась с профессором Шиммер, штандартенфюрером таким-то …