Путь в Колу
Шрифт:
Каллистрату Ерофеевичу помогал вести счет мягкой рухляди, добытой зимовщиками за долгую зиму, корелянин Савва Лажиев, немного знавший грамоте и счету. Целых восемь недель провалялся по весне на нарах Савва Лажиев, изнуренный жестокой цингой. У парня шатались зубы и кровоточили десны, ныли от невыносимой боли суставы. Каллистрат Ерофеевич поил его горячей оленьей кровью, заваривал чай из морошки и выходил парня. Сам он мучительно страдал в эту зиму одышкой. И лечил сам себя новоземельским зверобоем. Каллистрат Ерофеевич упаривал листья зверобоя в глиняном горшке, подсыпал немного спелой и мерзлой морошки, потом кипятил это варево. Снадобье помогало. Каллистрат Ерофеевич потел, и дышать становилось легче.
Опытным взглядом старого зимовщика Каллистрат Ерофеевич отметил, что Савва Лажиев - самый молодой из всех шестерых - вряд ли выживет вторую зиму, если останется на Новой Земле.
Савве не хотелось покидать Новую Землю и оставлять товарищей, с которыми породнила его суровая полярная зимовка, но староста был неумолим.
С самой весны Каллистрат Ерофеевич ждал прихода на Новую Землю обещанного Кольским воеводой купеческого либо промыслового судна. Каждое утро поднимался он на высокий скалистый уступ морского берега, занесенный толстым слоем гагачьего пуха, и подолгу всматривался в залитые незакатным солнцем океанские дали.
Ни единого паруса не было видно на безбрежных пространствах Студеного моря. От серебрящихся бликов слезились глаза, потом появлялась резь, и светлый мир словно мутнел, теряя свои летние краски.
Заварив новый чернильный состав из вишневого клея, орешков и меда, Каллистрат Ерофеевич выбрался из душной, не проветривавшейся во все времена года избы и вдохнул полной грудью. В полуночной стороне, где в зимнюю пору огромным бесшумным пожаром вспыхивают всполохи самосиянного света*, темнели увалы бесконечных гор. Внизу, за песчаной отмелью плескалось море. А вокруг становой избы на неровной каменистой земле росли ивы и березки полуаршинной высоты. И даже в середине лета эти крохотные деревца, похожие на кустики, стояли без листьев, с набухшими, но нераспустившимися почками. Изредка попадались полураспустившиеся незабудки и тощие колокольчики. Даже на этой не прогретой солнцем земле жизнь брала свое.
_______________
* Северного сияния.
Сколько ни жил Каллистрат Ерофеевич на Новой Земле, он никогда не слышал здесь грома, не видел молнии. И несмотря ни на что артельный староста любил эту землю сдержанной и признательной любовью.
Продолжая вглядываться в новоземельские тундровые просторы, Каллистрат Ерофеевич заметил в полуночной стороне Серебряной губы крохотную движущуюся точку. К становой избе шагал кто-то из зимовщиков. Каллистрат Ерофеевич угадал в возвращавшемся к зимовке человеке Савву Лажиева и очень обрадовался. Артельный староста любил парня за старательность и бескорыстие, живой общительный характер и мягкосердечие. У него не было сыновей. Через каждый год появлялись на свет дочери, и Каллистрат Ерофеевич был огорчен тем, что нет у него наследника. За время долгой зимовки староста артели привязался к Савве как к сыну и желал ему добра и здоровья.
Несмотря на теплое лето, Савва Лажиев был по-прежнему в зимней одежде: на голове шапка из заячьего меха, на плечи наброшена кухлянка, сшитая Каллистратом Ерофеевичем из оленьей шкуры. Отрок шел ходко, неся за спиной пару белух. Он немного притомился и вспотел, торопясь поскорее добраться до становой избы, чтобы попариться в бане. После зимней тяжелой хвори все вокруг казалось ему необычным, радостным, лучезарным. Савва радовался теплому дню, какие нечасто навещают Новую Землю, чистому, словно родниковая вода, островному воздуху, ощущению возвращающихся сил и сознанию здоровья в окрепнувшем теле.
Он сошел с песчаной косы и шагал по косогору, поросшему карликовыми березками, старательно обходя попадавшиеся на пути незабудки и колокольчики. С тех пор, как во время морового поветрия, которое случилось в Олонии, умерли все его близкие, Савва стал бережно относиться ко всему живому. Как ни старался он забыть страшное бедствие, постигшее олончан, после которого покинул он родимый край у Ладоги и подался на далекий север, картины ужасного мора время от времени вставали в его воображении. Прошлого, оказывается, никак не выкинешь из памяти!
Новая Земля поразила Савву Лажиева. Все здесь было необычно: нагромождения гор с причудливыми уступами скал, на которых разместились огромные птичьи базары, безбрежное море, в котором без числа водятся гигантские рыбы - киты, свирепые касатки, усатые моржи, морские зайцы и золотистая нерпа. Савве не давали покоя мысли: откуда все это появилось на земле и в глубинах водных, почему все живое так стремится размножить свой род и продлить собственное существование? Уж на что глупа птица гагара, и та водится на берегу во множестве тысяч, и с каждым годом ее становится все больше!
Своим незрелым умом Савва упорно старался проникнуть в сущность явлений, которые наблюдал на Новой Земле. Ему очень хотелось понять, откуда берется этот дивный самосиянный свет на небе во время лютых зимних морозов, по богатству и разнообразию красок намного превосходящий все летние радуги над Олонкой-рекой и озером Ладогой? Почему на протяжении четырех недель месяц на небе из золотистого серпа превращается в серебряную сковороду и ночью вода в Серебряной губе поднимается на целых два аршина? Отчего Студеное море, словно разумное существо, извергает на берег сосновые, лиственные и еловые бревна, чтобы зимовщики могли строить из них развалочные избы? И почему не уносит назад, когда волны, случается, бегут от берега в полуночную сторону? Как получилось такое, что зимой свирепый мороз ломает бревна сруба, а летом так тепло, что потеешь, хоть рубаху выжимай? И отчего здесь земля такая твердая, что ничего почти не растет на ней, а на берегах Олонки она мягкая, словно гагачий пух, и всходят на ней в доброе лето такие хлеба?!
Множество непонятного встретилось Савве на Новой Земле. Над многими неясными вещами задумывался молодой зимовщик, но ответа не находил. Ничего не мог сказать Савве и Каллистрат Ерофеевич, уже не первый раз зимовавший на острове.
Подходя к становой избе, Савва Лажиев увидел старосту артели и радостно заулыбался. На широком лице отрока весело сияли серые добрые глаза.
– Вернулся, Саввушка?!
– тискал парня в крепких объятиях Каллистрат Ерофеевич.
– Как там Михаил? Афоня как? Ловится ли белуха? Пошел ли голец?
– Все, кажись, здоровы пока, Каллистрат Ерофеевич, - отвечал Савва. Рыба идет сплошным косяком. Солим... но соли осталось совсем мало... Пока тепло, вялим, сушим на солнце...
– Устал, поди... намаялся в этакую-то жару, - посочувствовал Каллистрат Ерофеевич.
– Поди в избу да отдохни малость, и - в баньку. Баня со вчерашнего дня топится. Бери новый веник да отхлестай себя хорошенько. Это придаст тебе силы. А я тем временем вычищу рыбу да уху сварганю.
– И то дело, - устало произнес Савва, довольный и счастливый от предощущения горячего дурманящего пара.