Путь врат. Парень, который будет жить вечно
Шрифт:
Но этот день принес и приятный сюрприз. Вернувшись к себе, они обнаружили груду прямоугольных коробок и ящиков, больших и маленьких. В них оказались их личные вещи, которые они оставили в своем пятиместнике. Кто-то из внимательных хичи вспомнил и о них. В самой маленькой коробке оказались музыкальные записи Стэна, и нужно было только достать инструменты из шкафа и начать играть. Прекрасное завершение дня.
Следующий день тоже начался прекрасно. Стэна разбудили звуки флейты: это играла Эстрелла, сидя рядом с ним на кровати. Ему потребовалось всего несколько мгновений, чтобы избавиться от отходов организма, и он присоединился к ней. Они исполнили «Звездную пыль» и «Веселую тряпичную куклу». Потом Стэн вспомнил, что еще не принимал душ, и пригласил с собой Эстреллу, и одно повело к другому, и они снова оказались в постели. После этого Стэн не думал, что заснет, однако заснул и проснулся от басистого ворчания – сигнала, что в пищевом распределителе что-то появилось.
– Эстрелла? – окликнул он.
Через несколько мгновений она появилась с балкона, расчесывая волосы.
– Что? – спросила она.
– Ты заказывала завтрак?
Она нахмурилась.
– Ну, я вслух сказала, что хочу есть.
Это заставило Стэна осознать, что он тоже проголодался.
– Посмотрим, что тут у нас, – сказал он.
Но когда они распечатали герметичную упаковку, их ждал настоящий сюрприз. Запах блюда Эстреллы подсказал, что это такое, еще до того, как Стэн увидел: чили. В тарелке из хлеба, с гуакамоле и двумя сортами сальсы [18] по краям, с каплей сметаны поверх и с кукурузными чипсами со всех сторон.
18
Гуакамоле и сальса – острые мексиканские салаты. – Примеч. перев.
– Настоящий техасский чили! – воскликнула Эстрелла, как только попробовала.
Стэн возразил:
– Но ты ведь не была в Техасе.
– Я сказала – техасский. Только такой и стоит есть. Мне кажется, я даже чувствую небольшую добавку мяса гремучей змеи. А что у тебя?
Стэн уже проглотил две из полудюжины скользких зеленых штук и жадно глядел на тарелку жареного мяса, окруженного овощами.
– Долма, – провозгласил он. – Не ел ее с последнего своего дня рождения, а мясо выглядит отлично. И посмотри, – он показал на пузатый кувшинчик и пару крошечных чашечек, – это настоящий турецкий кофе.
Эстрелла взяла немного превосходно приготовленного гуакамоле.
– Надо поблагодарить ее, – задумчиво сказала она.
Стэн уже перешел к следующему блюду.
– Думаю, это ягненок, – сказал он, пробуя. – Знаешь, я никогда не пробовал жареного ягненка. Не мог себе позволить.
Эстрелла не ответила. Немного посопротивлявшись своим представлениям о приемлемом поведении, она сдалась и облизала тарелку. Они восторженно смотрели друг на друга.
– Положение определенно улучшается, – сказал Стэн Эстрелле.
Она кивнула, но у нее возник вопрос:
– Ты представляешь себе, что происходит?
– Бог знает. Я – нет. Знаю только, что это лучшая моя еда с… с… – он нахмурился, вспоминая еду на пятиместнике, редкие загулы в Веретене Врат, блюда, приготовленные в Стамбуле миссис Кусмероглу, – с начала жизни, – закончил он. – А теперь не взглянуть ли на нашу дочь?
Дочери пришлось подождать, пока Эстрелла звонила Кларе, чтобы поблагодарить ее или, может, Гипатию – в общем, того, кто приготовил блюда. Как ни странно, ответа не было.
Когда «Аист» проделал свой фокус, Эстрелла долго разглядывала младенца и решила, что он не изменился. Стэн был меньше в этом уверен.
– Это глаз? – спросил он. – Что он делает на боку головы? А что это за штука сзади, как раз там, где голова соединяется с шеей? Бородавка?
– У младенцев в чреве не бывает бородавок. По-моему. – Она снова была у экрана.
Стэн отвлекся от не рожденного еще младенца, чтобы спросить, кого она ищет. Она слегка отодвинулась, чтобы он мог видеть экран.
– Наши новые соседи, – сказала она.
На экране видна была веранда, точно такая же, как у них. И выходила она на ту же долину, с теми же Слюдяными горами на горизонте. Восемь-десять человек ели, передавая друг другу странной формы керамические тарелки и маленькие плетеные корзины.
– Китайцы, что ли, – заметил Стэн. Эстрелла не стала спорить. – Может, стоит как-нибудь заглянуть к ним? А что в других местах?
Ответы были не очень разнообразны или, наоборот, слишком разнообразны, чтобы легко в них разобраться. Стэн наблюдал, как вереница необычно выглядевших людей занималась непонятными вещами в неведомых местах.
– К черту! – проворчал он наконец. – Ничего не понимаю.
Эстрелла посочувствовала:
– Я тоже.
На том и порешили. Оба знали, что виновата ужасающая разница в скорости прохождения времени: сорок тысяч к одному. Чтобы втиснуть сорок тысяч часов Извне в один час в Ядре, приходилось многое, точнее почти все, опускать.
– К черту! – мрачно повторил Стэн. – Думаю, это неважно. Нам больше никогда не бывать Снаружи.
Они опять поели, не хуже, чем в первый раз, и Стэн как раз собирал тарелки, чтобы сложить их в корзину для мусора у двери, когда дверь заворчала. За ней оказалась Соль; мышцы ее живота нервно дрожали под платьем.
– Не хотела прерывать вашу трапезу, – сказала она. – Могу я сейчас войти?
– Конечно, – ответил Стэн, думая, что Соль выглядит не лучшим образом. Цвет ее кожи казался… не совсем нормальным, но разве у хичи можно что-нибудь понять?
Войдя, она повеселела. Села на край настоящего стула (ее цилиндр неловко торчал в воздухе). Приняла чашку чая и даже принялась откусывать кусочки шоколадного печенья, доставленного распределителем, как будто это ей доставляло наслаждение. Потом слегка чихнула – у хичи это все равно что откашливание – и начала:
– У меня есть к вам просьба о просьбе. Но обычай людей требует, чтобы вначале я спросила, есть ли у вас просьбы ко мне.
– Что ж, – ответил Стэн, – если честно, мы пытаемся понять, дома ли Клара. Мы уже какое-то время не разговаривали с ней и…
– Не разговаривали? – вежливо переспросила Соль. – Хотите проверить?
Она не стала ждать ответа, а просто повернулась к экранам. Несколько негромко сказанных слов – на языке хичи, конечно, – и на экране появилась квартира Клары. Картина у них на глазах сменилась, как будто камера вместе с ними прошла по всем комнатам. Все было в полном порядке, включая спальню и ванную, но ни следа Клары или ее корабельного мозга.