Путь
Шрифт:
Постоянный напор немцев вперёд немного снизил натиск по флангам, где сложились свои узлы защиты. Слева, у ельника, в первой линии бились парни из Ахеи: Мирон, Нипель, Сэм и юные боксёры из школы имени Попенченко. Парни Аттала явились по первому зову товарища, когда узнали, что намечается драчка, да ещё и захватили с собой спортсменов во главе с коренастым Лёхой Молодым и его друзьями-борцами. Валера Берет приехать не смог, потому что его куда-то забрал с собой Аттал Иванович.
Парни не могли отказать себе в удовольствии посмотреть футбол из первого ряда, поэтому, конечно, сразу же оказались на острие атаки. У них на левом фланге было не так уж много людей, как в центре, поэтому их сильно теснили, да так, что они уже объединились со второй линией обороны своего левого фланга и дрались вместе. Сэм, казавшийся неловким здоровяком,
Зато на правом фланге молодые пацаны оборонялись с трибун-баррикад, особо не напрягаясь. Высота куч составляла метра полтора, но, чтобы взобраться на них, нужно было пройти через цепи лупивших ботами малолеток и их семнадцатилетних «старшаков». Впрочем, туда особо никто уже и не лез, потому что зимние тяжёлые ботинки теперь не казались такими смешными. Вторую линию обороны правого фланга вообще не было видно — она спокойно ожидала в рощице, за завалами завода, в сотне метров от баррикад. Там хмурились взрослые уже мужики, ветераны, те самые «русичи». Возглавлял вторую линию Англичанин. Лой тоже был на правом фланге, но у него была своя задача — уже много раз он бегом поднимался наверх на баррикады, к пацанам, взбирался на ржавую кабину трактора, чтобы проверить, стоит ли идти в бой, и каждый раз сбегал назад — к «русичам».
— Нет, рано ещё, парни! Ждём, пацаны, ждём! Скоро там пузанчики пойдут, тогда и рванём, а пока надо потерпеть. Ждём!
В это время центр поменялся уже три раза, сильно выдохся и раздулся вниз, как надувной шарик с водой. Фронт стал шире, людей на метр обороны приходилось меньше. Некоторые обессилено отползали в сторону, нежно придерживая сломанную верхнюю конечность, ключицу, ребро, голову, ногу или иную часть тела. Молодые ребятишки, почти дети, напрягая худенькие ручонки, с трудом вытаскивали раненых в ближний тыл, чтобы тех не затоптали в пылу боя. Именно оттуда, с небольшого холма, Александр смотрел на разворачивающееся перед ним действо, прекрасно понимая, что пока держит все узлы обороны в своих руках. Рядом с ним нервно суетился молодой пацан в шапке набекрень. Его звали Сенька, по прозвищу Свистун — за умение залихватски свистеть, естественно.
Доктор ждал сигнала от Лойера, но его всё не было. Сердце молодого командующего бешено колотилось, однако он останавливал себя, пытаясь перебороть страх неудачи. Александр видел, как разваливается левый фланг, который сильно потеснили. В центре тоже поубавилось людей, а передышки между сменами первой и второй линии обороны сократились до пары минут. Люди быстро уставали, а подмоги не было. Подле него собиралось всё больше раненых: некоторых притаскивали без сознания, другие орали благим матом, когда им накладывали шины на переломы. Один голосил без остановки — ему вышибли глаз, который стекал по щеке, оставляя розовый след. Невольно задержав взор на окровавленном лице несчастного, Алекс вздрогнул и усилием воли переключился на бой. Положение складывалось ужасающее. Конечно, у него был небольшой резерв «русичей», ждущий битвы в берёзовой роще, но, если бы он сейчас бросил их на помощь левому флангу, то остался бы совсем без подкрепления. Тем временем, ситуация всё больше выходила из-под контроля, а Доктор никак не мог принять верное решение.
И вот настал момент — то мгновение, когда появляются сомнения. В такой миг не думаешь о том, что сомнение порождает совершенно иные поступки, нежели уверенность. Потому что приходится думать — а так ли нужна эта победа? Готов ли стоять до конца, или, может, стоить отступить? Что делать? Что?
Для Александра этот самый момент настал, когда не только на левом фланге, но и уже в центре две линии обороны русских бились совместно. К немцам прибывали новые силы из тыла, а к нашим — нет. У Сталинграда почти не было резервов, но он стоял до конца. Котлинцы цепью выстроились по фронту, от левого до правого флангов. Переглядываясь, они держали фронт, порядком потрёпанный и уставший. Число бойцов сократилась почти втрое. Силы были на исходе.
— Стоять, ребята, нам отступать некуда, за нами Родина! Ни шагу назад! — прорычал Митяй, чтобы не упасть, схватившись левой рукой за ворот своего бородатого сына Ивана, тоже отбивающегося из последних сил.
Силы были на исходе.
Настал момент сомнений.
И Александр стремглав бросился прочь.
*
Пробежав метров сто влево, он вгляделся вдаль и увидел, что левый фланг пятится назад, уступая и ельник, и небольшую полянку. Вдалеке виднелся приходящий в себя Нипель в порванной рубахе, поднимающийся с песка с разинутым в крике ртом и желанием биться до конца. Он, словно почувствовав взгляд Доктора, обернулся и, показав большой палец, снова бросился в бой. Мирона не было видно в гуще, Сэма тоже.
Александр ринулся обратно и заметил, что центр ещё сильнее просел. Люди держались из последних сил, вот-вот готовые упасть замертво, но не сдаться. Костяшки их рук сбились в месиво, лица были покрыты вражеской кровью, дыхание с хрипом вырывалось из лёгких. Вдоль всей линии фронта котлинцы в чёрных бушлатах глыбами стояли под напором массы, рассекая людскую волну на брызги. Они надеялись на него.
Внезапно решение пришло само собой. Доктор бросился к отдыхающим раненым и что есть мочи заорал:
— Пацаны, остались только мы! — и показал на левый фланг, распадающийся на отдельные очаги сопротивления и уже почти не сдерживающий противника. — Пацаны, кроме нас некому! Погибнем, но не сдадимся! Пацаны!!!
— А-а-а! — заорал одноглазый парень в тельняшке, которого уже успели забинтовать на скорую руку, вскочив на ноги и отталкивая санитара. — Полундра!
— А-а-а, ура-а-а! — подхватили избитые, переломанные, истекающие кровью люди. И появившаяся из ниоткуда третья линия обороны во главе с самим Александром кинулась затыкать возникающую дыру. Немцы вздрогнули, когда в них с фланга врезалась орущая ватага с окровавленными лицами. Этот испуг передался дальше, окатив дойчей волной чёрной паники. Доктор колотил всех и всюду, где видел чёрно-жёлто-красные цвета, разбивая костяшки кулаков до мяса. Вот он заметил Мирона, отбивающегося сразу от трёх взбешённых немцев, и, не раздумывая ни секунды, с ходу подставил одному подножку сзади и прыгнул на спину второму, повалившись вместе с ним на землю. Рыжий немец в порванной одежде вынырнул из-под Александра и заскочил на него сверху, неистово молотя по плечам и лицу, пока чей-то резкий удар коленом в нос не смёл его с Доктора. Нипель, а это был он, подал руку главнокомандующему, помогая подняться, и устало произнёс разбитыми губами: «Держимся, брат, держимся!». В это время Мирон вмазал своему противнику боковым в челюсть, и тот упал на подкосившихся ногах. Немцы сбавили напор, поддавшись страху от вида качнувшихся назад товарищей.
Александр кивнул Мирону, оценив обстановку, и стремглав помчался назад. Вернувшись на своё место, он увидел, что положение дел в центре стало катастрофическим. Было ясно — немцы прямо сейчас прорвут фронт и вырвутся в тыл. Он до последнего держал резерв правого фланга — «русчией» — для атаки, но сейчас отчётливо понял, что через пару минут центральная линия обороны будет снесена, и тогда никакой резерв уже не поможет.
Поэтому, приняв решение и яростно зарычав, он крикнул Сеньке: «Свисти два по три, свисти, давай!», и Свистун зашёлся. Через минуту из-за стены разрушенного завода, с раскатистым криком «ура-а-а!» хлынула резервная сотня. Доктор помчался им навстречу, что-то крича и показывая на поредевшую полосу обороны. Англичанин издалека вскинул вверх кулак, показывая, что понимает, что от него требуется, и ринулся на подмогу фронту. В тот самый миг, когда они ворвались в гущу нападающих, на крышу ржавого трактора выскочил Лой и широко замахал красным флагом.
Александр мигом обернулся на Кондрашку:
— Давай, Свистуля, давай, родимый — в наступление!
Кондрашка сморщил нос и так оглушительно-залихватски свистнул соловьём, что Доктор даже зажмурился. Разожмурившись, он понял, что уже ничего уже не сможет скоординировать и, засучив рукава, бросился в бой. Что-что, а драться Александр умел. Он влетел в гущу событий и погрузился в то состояние, когда нет мыслей, вопросов «зачем» и «почему» — есть только ярость толпы, ощущение локтя товарища и запах крови на своих губах.