Путь
Шрифт:
— Да уж, весьма нелинейное развитие событий, — согласился Алекс, внезапно задумавшись о чём-то своём. Англичанин хотел было продолжить разговор, но вспомнив, что молчун умнее болтуна, долил чаю и замолчал. А Доктор, покусав ноготь на безымянном пальце, вдруг сам начал разговор:
— Слушай, Олли, я вот что хочу тебе сказать. Я уже говорил на эту тему с Лойером, но теперь хочу и с тобой обсудить. И очень прошу, давай всё обдумаем, как взрослые люди, ладно? Я обрисую ситуацию, а ты вынесешь вердикт, объективное решение взрослого человека, так сказать, договор?
— Договор, — заинтересованно ответил
— Вот посуди сам, — начал Лекс, — шансов, что я снова стану хозяином — нет. Сам подумай, в голосовании принимали участие четыре члена Большого Совета: Ильсид, Аттал, Слава и Тино. Кто из них точно против меня? Аттал — хотя бы потому, что я бросил его дочь. Орлан — тут всё ясно, Кащей его сын. Тино — насколько я знаю, кореш Славы Аетина и пляшет под его дудку. То есть минимум трое против меня. С этим мы разобрались. Теперь дальше.
Сейчас мы могли бы зарабатывать только на трассе: грузоперевозки, купля-продажа, облуживание и прочее. Это максимум, потому что нам неоткуда взять деньги на строительство каких-то объектов, типа кафе или логистических центров. Это понятно? — Александр сделал паузу и, получив полуутвердительный кивок, продолжил. — Но, чтобы управлять, нам нужно быть членами кооператива, а, чтобы ими стать, нам нужно приобрести паи. С финансами у нас, сам знаешь, скоро даже на жрачку не останется. То есть и с кооперативом мы пролетаем. Итак, что у нас остаётся?
— Что? Я не знаю, — помотал головой Олли.
— И я не знаю, — с прискорбием подвёл итог Алекс. — Кроме того, мы не можем влиться ни в одну бригаду, потому что везде нас считают врагами. Нас никто не поддержит, так как на этот счёт поступило специальное распоряжение Совета. В общем, дела наши — швах, и я не могу решить, в какую сторону нам двигаться. Вот не могу решить и всё, хоть убей!
А теперь самое главное — всё вышеперечисленное касается только меня, а не вас. То есть если вы с Лойером отколетесь, то у вас появятся шансы. Вас вполне могут прописать в бригаде Кащея, например. Понемногу нарастите силу, войдёте в колею, подкопите деньжат, вступите в кооператив и заживёте, как люди. Понял?
Александр откинулся на спинку стула.
— Я обрисовал ситуацию и очень прошу тебя взвесить все за и против, прежде чем дать ответ. Так что скажешь? Я тебя убедил?
Англичанин повторил за Алексом его движение: вытянул ноги и поудобней уселся. Он потёр лоб, помассировал глаза пальцами, потёр ладонью лицо. И не спеша ответил.
— Ты во многом прав, Лекс. Да что там, ты во всём прав. Ты прав, короче. Но есть одно но.
— И какое же?
— Ты смотришь со своей позиции, а я со своей. Понимаешь?
— Понимаю, чё тут не понять? Я сам недавно это же объяснял человеку одному. И что ты видишь со своей?
— Что я вижу? — задумался Олли, прежде, чем ответить. — Я скажу тебе, Лекс, что я вижу. Я вижу всю свою жизнь, а это и есть моя позиция. Я вырос с сестрой в бедной семье. У нас не было денег даже на учёбу, поэтому мне рано пришлось идти работать. Чертовски рано. Но снотерам* (соплякам), таким как я, платили мало. Заработанного вечно не хватало, так что вскоре я оказался в банде. Другого пути у меня не было. Не было! А чтобы банда признала, мне приходилось делать очень нехорошие вещи — проявлять себя, так сказать. Все драться учились в секциях, а я — на улице. Это в спорте, короче, какие-то правила есть, а у нас одно: или ты завалишь, или тебя завалят. В конце концов, я выучился биться так, что другие просто боялись со мной связываться. Чертовски боялись, Лекс.
Первый раз в жизни я убил человека в шестнадцать лет. В шестнадцать! Случайно увидел в магазине, как какой-то мужик достал бумажник, толстый такой бумажник, а я голодный был, как собака. Да, как собака. Я дождался его на улице и пошёл следом за ним, а когда он свернул в переулок, где строились новые дома, догнал его и ударил по голове кирпичом. Раза три-четыре. Сзади и сбоку. Он завалился на дорогу весь в крови, а я выхватил бумажник и убежал. Выхватил и убежал. Долго драпал, только в соседней филе спрятался в подъезде и отдышался. И знаешь что? Открыл кошелёк, а там нет денег. Он весь был набит письмами, любовными письмами, которые этому мужику писала какая-то баба, его любовница, или я не знаю кто. Не знаю, короче. Я нашёл лишь несколько мелких монет и всё, даже не одной купюры. Получается, что зря человеческую душу погубил. Поэтому гореть мне теперь в геенне огненной до скончания веков.
Исповедавшись, Олли замолчал, уставившись в пол и покачиваясь на стуле.
— Так, и к чему ты это? — вздохнув, развёл поцарапанными руками Доктор.
— К чему? А к тому, что вся моя жизнь была вот такой. Вот такой, короче. Я тратил силы, даже не так… я причинял чертовски много зла людям, чтобы заработать мелочь и за один раз прожрать её в дешёвой закусочной. Я сейчас смотрю на себя со стороны и прямо ощущаю, что я не человеком был… я пиявка, которая цеплялась за всё, что может, и высасывает кровь. Хотя нет, пиявка хоть приносит пользу, а я хуже. Я хуже! Большой, сильный, здоровый мужик, а толку от меня меньше, чем от болотного кровососа, вот как. Даже меньше. Багер — вот я кто. Нет ни смысла, ничего.
— Что-то я всё равно ничего не понял, Оливер, — качнул головой Алекс.
— Ак что тут понимать, Лекс? Что понимать? Я ведь только рядом с тобой и стал человеком. Думать головой начал, как-то разбираться в жизни. Кем я был, я тебе сказал уже. А кем я стал? Кем? Одним из первых людей полиса. Я — бывший йоб, малолетний грабитель! А ты меня назначил защищать наше дело от грабежей и взяток. Меня! Я же всю ночь не спал, когда ты мне предложил! У меня тогда всё в голове перевернулось и встало как надо. Как надо встало! Я ощутил, что в этой жизни у меня есть место, и оно достойное, а значит, что и мне самому нужно быть чертовски достойным! Понимаешь теперь?
— Ну, вроде, — неуверенно ответил Доктор.
— Это ведь ты меня заставил задуматься, что такое понятия чести. Ты заставил. Что это не просто слова, а какой-то внутренний закон, который нужно соблюдать. А честь — это достоинство настоящего мужчины, а если нет чести, то вроде и жить-то как-то недостоин. Чертовски недостойно без чести! И ты мне объяснил, что молчун умнее болтуна. Помнишь, я раньше болтал без умолку? Всё я, да я — только и было слышно.
— Ну, да, — ухмыльнулся Доктор и сделал усилие, чтобы не засмеяться и не подколоть товарища насчёт того, что кое-что не особо-то и изменилось.