Путанабус. Трилогия
Шрифт:
Впрочем, я быстро взял себя в руки, потому что данное «нужное» мероприятие собиралось не для моего удовольствия, а всего лишь как средство стимуляции госпитальных врачей улучшить содержание и лечение моей Наташки. И это с жабой не обсуждалось. Но дай мне свободный выбор между Балестерос и де Охедой, победила бы в этом конкурсе Вероника. С большим отрывом.
Купер попробовал последнее средство и предложил вслух устроить всей компанией групповую оргию, как «продолжение банкета». На что моментально женской частью компании был покрыт позором и нехорошими словами. И советом устроить оргию между госпитальными санитарками. Те просто счастливы будут. Но госпитальные карги не вызвали у Лусиано никакого энтузиазма.
Мы даже танцевать не стали по умолчанию, чтобы не накалять страсти. Хотя оркестр тут был замечательный. Чувствовалось, что это не профессиональные ресторанные лабухи, а мастера.
– Надеюсь, что мы еще встретимся, – сказала Вероника, вставая изза стола и пристально глядя мне в глаза. – Спасибо за такой приятный вечер.
Потом повернула свою очаровательную головку к магистру и попросила с интонациями приказа:
– Вызови мне такси. Завтра очень рано утром у меня конвой в Америку.
А когда Купер поднялся, чтобы выполнить просьбу девушки, подала голос доктор Балестерос:
– И НАМ тоже машину вызови, – выделив интонацией слово «нам».
Не для него, а для нее и меня. «Просто Мария» решила напоследок показать всем, кто тут «царь горы».
Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.
22 год, 5 число 6 месяца, среда, 06:05.
Разбудил звонок городского телефона, чересчур резкий – как школьный, на перемену. Аппарат стоял в прихожей, и «тюкнуть» его не представлялось возможным.
Пришлось просыпаться и расталкивать глубоко запахнувшуюся в объятия Морфея «Просто Марию».
Та спросонья никак не могла понять: что тут от нее все хотят?
Потом конкретно, что именно я от нее хочу. Она все, что могла, уже дала.
Осознав телефонный звонок, она сонно вылезла из кровати… нет, не из кровати, и не вылезла, а сошла с алтаря чувственной любви. Так будет точнее.
И вскоре чтото быстро залопотала в трубку на испанском, переминаясь голыми ступнями на холодном полу.
Я ничего не понял, откровенно говоря, хотя из прихожей было все отлично слышно. Ясно было: чтото случилось. Но ведь на то она и больничка, чтобы иногда в ней чтото случалось. Обязательно надо вынимать при этом изпод мужика главного врача? Дежурным обойтись не смогли?
Потом доктор Балестерос оделась со скоростью электровеника, даже не дав мне насладиться созерцанием своих выдающихся форм. И с удивлением посмотрела на меня, сидящего развалясь на койке в костюме Адама.
– Ты еще не готов, несносный мальчишка, – с укоризной выговорила она мне и посмотрела на часы. – Нет, я тебя ждать не могу. Бананы, яйца – в холодильнике, обслужи себя сам. Будешь уходить, входную дверь просто захлопни. Буду нужна – я в госпитале. Только мне, милый, будет сегодня не до тебя. Салуд. Посуду можешь не мыть.
Воздушный поцелуй на прощание – и вот я один в этой роскошной спальне.
Спать больше не хотелось.
Стало скучно.
С нечего делать пошел к холодильнику докторицы – «чесать» яйца с бананом. Кофе заваривать. И домой убираться из этого богатого дома; не желаю я тут задерживаться, тем более навеки поселяться. Даже завтракать.
Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.
22 год, 5 число 6 месяца, четверг, 19:44.
Три сухих залпа из задранных в небо наганов разорвали сонную тишину вечернего кладбища, когда коренастые кладбищенские служители на толстых веревках медленно опускали оббитый червонным бархатом гроб в выдолбленную в скале аккуратную могилу. Последние воинские почести от нас – той, которая нас спасла от участи, что хуже смерти.
Греческий попик в смешной цилиндрической шапке, похожей на гвоздь, чтото еще бормотал на языке древних эллинов, раскидывая серебряным кадилом густые клубы ладана на окружающих, когда я, засунув в кобуру наган, первым взял полной горстью сухую землю пополам с мелкими камешками и бросил ее сверху на бархатную крышку гроба. И звук этот, глухой и равнодушный, разорвал мое сердце.
Генералкапитан, подхватил меня за локоть своей единственной рукой и оттащил от Наташкиной могилы в сторону соседнего склепа, где усадил на каменную скамейку, шипя вполголоса:
– Нельзя так вглядываться в бездну, потому что тогда бездна начнет вглядываться в тебя, и она поглотит тебя, Хорхе. Бездна всегда будет сильнее.
Сглотнув комок в горле, ответил этому тертому жизнью мудрому мужчине:
– Я жить не хочу, Паша. Это все изза меня. Это все потому, что я такой мудак, который уверен в том, что он умнее всех. Господи, почему я так неправильно расшифровал видения?
– Жизнь, Хорхе, всегда продолжается, и тем жизнь сильнее смерти. Смотри, сколько у тебя девочек на руках, за которых ты несешь ответственность! Не все замыкается только на твою боль. – Паулино присел рядом и стал набивать свою трубку.
– Ага… – горько хмыкнул я в ответ. – «Отряд не заметил потери бойца». Да что бы ты понимал, ментяра тупой…
Это все я высказал на русском, чтобы Паулино не понял того, что я сказал, потому что мне очень хотелось его обозвать нехорошими словами за его тривиальные нотации и одновременно не обидеть ненароком этого хорошего человека.
– Утешься тем, что она умерла счастливой. – Он не обратил внимания на мою ругань.
– Зато я остался жить несчастным, – прикусил я нижнюю губу чуть ли не до крови. – Была у меня мечта – прожить остаток жизни на Новой Земле с любимой женщиной – и нет ее. Ни мечты, ни женщины. Эта Новая Земля просто какаято Земля Утрат. Лишний я на ней.
– Ты прав. Это Земля Утрат. Но это не отменяет жизни. Прервать самому свою жизнь – это плевок в лицо Господа. На, мол, забери свой дар никчемный. Просто ты должен жить дальше. Так жить, чтобы быть достойным ее смерти. Как я живу после разгрома того конвоя, в котором потерял жену, детей и руку. Живу и грызу глотки дорожным бандитам. И ты живи. А мы, «казадорес», возьмем на себя труд ухаживать за местом ее упокоения. Ее могила не будет заброшенной. И память о ней не пропадет.
К нам подошла Анфиса: