Путешествие на "Кон-Тики"
Шрифт:
Я вырезал статью. Сидя у себя в номере, я писал письмо Герману относительно места для постройки плота, как вдруг меня прервал стук в дверь. Вошел высокий загорелый парень в тропическом костюме; когда он снял белый шлем, мне бросилась в глаза ярко-рыжая борода, которая, казалось, опалила его лицо и выжгла часть волос на голове. Этот парень явился из дебрей, но было ясно, что место ему в университетской аудитории.
«Бенгт Даниельссон», — подумал я.
— Бенгт Даниельссон, — представился посетитель.
«Он узнал про плот», — подумал я и предложил ему сесть.
— Я только что узнал о ваших планах насчет плота, — произнес швед.
«И вот он пришел, чтобы разгромить мою теорию, так как он этнограф», — подумал я.
— И вот я пришел, чтобы выяснить, не могу ли я отправиться с вами на плоту, — миролюбиво сказал швед. — Я интересуюсь теорией миграции.
Мне ничего не было известно об этом человеке; я знал только, что он ученый и что он явился прямо из чащи джунглей. Но если швед решается отправиться на плоту один с пятью норвежцами, он не должен быть отвергнут. К тому же даже роскошная борода не могла скрыть его уравновешенный и веселый характер.
Бенгт стал шестым участником экспедиции, так как место было еще не занято. И он оказался единственным из нас, говорившим по-испански.
Когда через несколько дней пассажирский самолет, ровно гудя своими моторами, летел вдоль побережья на север, я снова почтительно смотрел на безграничный синий океан, расстилавшийся под нами. Казалось, что он повис и плывет в самой небесной тверди. Скоро мы вшестером собьемся в кучу, как микробы в пылинке, где-то внизу, где столько воды, что весь западный горизонт кажется переполненным ею. Мы окажемся одни в океане, не имея возможности отойти друг от друга больше чем на несколько шагов. Впрочем, пока что между нами было достаточное расстояние, Герман находился в Эквадоре в ожидании бревен. Кнут Хаугланд и Торстейн Робю только что прилетели в Нью-Йорк. Эрик Хессельберг был на борту корабля, направлявшегося из Осло в Панаму. Сам я летел в Вашингтон, а Бенгт остался в гостинице в Лиме, готовый пуститься в путь, и ждал прибытия остальных.
Все мои спутники не знали раньше друг друга, и все они были совершенно различными людьми. Поэтому в течение нескольких недель на плоту мы будем гарантированы от того, что наскучим друг другу своими рассказами. Грозовые тучи, низкое давление и ненастная погода будут представлять для нас меньшую опасность, чем угроза столкновения характеров шести человек, которым придется месяцами находиться вместе на дрейфующем плоту. В этом случае хорошая шутка часто бывает столь же полезна, как спасательный пояс.
В Вашингтоне все еще стояла суровая зима, холодная и снежная. Я вернулся туда в феврале. Бьёрн энергично взялся за проблему радио, и ему удалось заинтересовать американское общество радиолюбителей и договориться, что его члены будут принимать сообщения с плота. Кнут и Торстейн занимались организацией связи, которая должна была осуществляться с помощью коротковолновых передатчиков, специально сконструированных для этой цели, а частично с помощью портативных радиостанций, применявшихся во время войны участниками Сопротивления. Следовало разрешить тысячу вопросов, больших и мелких, если мы хотели выполнить во время путешествия все, что было задумано. А горы бумажек в папках все росли и росли. Военные и гражданские документы, белые, желтые и синие, на английском, испанском, французском и норвежском языках. В наш практический век даже путешествие на плоту должно было обойтись бумажной промышленности чуть ли не в целую пихту. Законы и ограничения связывали нас по рукам и по ногам; мы должны были распутывать один узел за другим.
— Готов поклясться, что вся эта переписка весит десять килограммов, — сказал как-то с отчаянием Кнут, склонившись над пишущей машинкой.
— Двенадцать, — бесстрастно уточнил Торстейн. — Я взвесил.
Моя мать, по-видимому, хорошо понимала положение, когда писала в эти драматические дни последних приготовлений: «Мне хочется одного — знать, что вы все шестеро уже благополучно находитесь на плоту!»
Затем однажды пришла срочная телеграмма из Лимы о том, что Герман был опрокинут во время купания мощной волной и выброшен на берег с серьезными ушибами и вывихнутой шеей. Он находился на излечении в одной из больниц Лимы.
К нему немедленно вылетели Торстейн Робю и Герд Волд, которая во время войны была представительницей в Лондоне одной из групп норвежского движения Сопротивления, а теперь помогала нам в Вашингтоне. Они застали Германа поправляющимся. Его полчаса продержали подвешенным на ремнях, стянутых вокруг головы, пока врачи вправляли ему первый шейный позвонок. Рентгеновский снимок показал, что позвонок имел трещину и перевернулся задом наперед. Германа спасло от смерти его великолепное здоровье; вскоре он выписался из больницы и, весь в синяках, с неповорачивавшейся шеей и ревматическими болями, снова появился в военном порту, куда были привезены бальсовые бревна, и принялся за работу. Он должен был в течение нескольких недель находиться под наблюдением врачей, и мы не были уверены, окажется ли он в состоянии отправиться с нами. Но сам он не сомневался в этом ни секунды, несмотря на первое горькое испытание в объятиях Тихого океана.
Через некоторое время прилетел из Панамы Эрик, а Кнут и я — из Вашингтона, и теперь мы все собрались в нашем отправном пункте — Лиме.
На берегу на территории военного порта лежали большие бальсовые бревна из лесов Киведо. Это была поистине трогательная встреча. Свежесрубленные круглые бревна, желтые стволы бамбука, тростник и зеленые банановые листья — весь наш строительный материал — лежали сваленные в кучи среди грозных подводных лодок и эсминцев. Шесть светлокожих северян и двадцать коричневых «матросов», в венах которых текла кровь инков, махали топорами и длинными ножами-мачете [20] , тянули за канаты и вязали узлы. Подтянутые морские офицеры в синей с золотом форме ходили мимо и с изумлением смотрели на этих бледных иностранцев и на эти растительные материалы, которые внезапно появились у них в порту.
20
Мачете (исп.) — большой тяжелый нож, употребляющийся главным образом для резки сахарного тростника.
В первый раз за столетия бальсовый плот строился в бухте Кальяо. Легенды инков утверждают, что в этих береговых водах их предки впервые научились плавать на таких плотах от исчезнувшего племени Кон-Тики, а исторические данные сообщают о том, что в более поздние времена европейцы запретили индейцам пользоваться плотами. Плавание на открытом плоту может стоить людям жизни. Потомки инков шли в ногу со временем; как и мы, они носят брюки со складкой и матроски. Бамбук и бальса принадлежат первобытному прошлому; здесь тоже все движется вперед — к броне и стали.
Ультрасовременный порт оказывал нам замечательные услуги. С Бенгтом в качестве переводчика и с Германом в качестве главного конструктора мы чувствовали себя в многочисленных плотничных и парусных мастерских как дома; для хранения нашего снаряжения мы имели в своем распоряжении половину пакгауза; нам отвели небольшой плавучий пирс, у которого мы спустили бревна в воду, когда началась постройка.
Мы отобрали девять самых толстых бревен, считая, что их будет достаточно для плота. Для того чтобы веревки, которые должны были соединить между собой бревна и скрепить весь плот, не могли соскользнуть, в бревнах были вырезаны глубокие пазы. Во всем сооружении не было ни одного костыля или гвоздя, ни одного куска стального троса. Прежде всего мы спустили девять больших бревен в воду, одно возле другого, выждали достаточно времени, чтобы они приняли естественное плавучее положение, а затем надежно связали их между собой. Самое длинное бревно, четырнадцатиметровое, было положено в средину и сильно выступало с обоих концов. По обе стороны от него были симметрично уложены остальные бревна в порядке убывающей величины, так что по бокам плот имел в длину около десяти метров, а нос выступал подобно угольнику снегоочистителя. Корма плота была обрезана по прямой, за исключением трех средних бревен, которые несколько выдавались; на этом выступе была укреплена короткая толстая колода из бальсового дерева, которая лежала поперек плота и имела гнезда для уключины рулевого весла. Когда девять бальсовых бревен были прочно связаны отдельными кусками пеньковой веревки толщиной в тридцать миллиметров, поверх них в поперечном направлении с промежутками около метра мы укрепили тонкие бальсовые бревна — ронжины [21] . Сам плот был теперь готов, тщательно скрепленный тремя сотнями веревок различной длины, каждую из которых мы накрепко завязали прочным узлом. Сверху мы настлали палубу из расщепленных бамбуковых стволов, прикрепленных к ронжинам; палуба была покрыта циновками, сплетенными из молодых побегов бамбука. Посреди плота, несколько ближе к корме, мы построили небольшую открытую каюту из бамбуковых жердей; стены ее были сплетены из бамбуковых побегов, а крыша сделана из бамбуковых планок и глянцевитых банановых листьев, уложенных один на другой, подобно черепице. Перед каютой мы установили рядом две мачты. Они были вырублены из твердого, как железо, мангрового дерева; они стояли наклонно по отношению друг к другу, и верхушки их были связаны вместе крест-накрест. Большой четырехугольный парус был укреплен на рее, сделанной из двух бамбуковых стволов связанных вместе для прочности.
21
Ронжины (или ромжины) — поперечные бревна, которые кладутся поперек плота для его скрепления. На речных плотах в СССР ронжины прикрепляются к продольным бревнам при помощи колец (хомутов), сплетенных из сырых ветвей (вицы).