Путешествие на "Кон-Тики"
Шрифт:
Девять больших бревен, которым предстояло нести нас по океану, были спереди заострены, как это делали индейцы, чтобы они могли легче скользить в воде, а на носу над самой поверхностью воды мы устроили очень низкий фальшборт для защиты от волн.
В нескольких местах, где между бревнами имелись большие щели, мы просунули толстые сосновые доски, всего пять штук, которые уходили в воду на полтора метра поперечной кромкой вниз под прямым углом к плоту. Они были расположены без всякой системы, имели в толщину двадцать пять миллиметров, а в ширину шестьдесят сантиметров. Они удерживались на месте с помощью клиньев и веревок и служили в качестве маленьких параллельных килей, или швертов. Такого рода кили существовали на всех бальсовых плотах во времена инков задолго до открытия Америки и предназначались для того, чтобы предохранить плоские деревянные плоты от сноса ветром и течением. Никаких поручней или ограждений вокруг плота мы не устроили, но вдоль каждого борта было положено длинное тонкое бальсовое бревно, которое обеспечивало твердую опору для ног.
Все сооружение представляло собой точную копию старинных перуанских и эквадорских судов, если не считать низкого фальшборта на носу, который, как впоследствии выяснилось, был совершенно не нужен. Что касается всяких деталей отделки, то мы, конечно, могли руководствоваться своим вкусом, если только это не отражалось на мореходных качествах нашего судна. Мы знали, что в недалеком будущем плот будет представлять собой весь наш мир и что поэтому любая мелочь нашего устройства с каждой неделей, проведенной на плоту, будет приобретать все большее значение.
Поэтому мы постарались придать нашей маленькой палубе возможно более разнообразный вид. Бамбуковый настил покрывал не весь плот: он тянулся лишь перед бамбуковой каютой и вдоль правой открытой стороны ее. Слева от каюты было что-то вроде заднего двора, заставленного крепко привязанными ящиками и предметами снаряжения; между ними и краем плота оставался лишь узкий проход. Спереди на носу и на корме, вплоть до задней стены каюты, девять огромных бревен не имели никакого настила. Таким образом, когда мы хотели обойти вокруг бамбуковой каюты, мы должны были с желтого бамбукового настила и плетеных циновок перешагнуть на круглые серые бревна на корме, а затем снова подняться на кучи груза, лежавшие с другой стороны. Расстояние было небольшое, но психологический эффект от преодоления каких-то препятствий вносил разнообразие и компенсировал ограниченность пространства, в пределах которого мы могли двигаться. На верхушке мачты мы устроили деревянную площадку — не столько для того, чтобы иметь наблюдательный пункт, когда мы будем, наконец, приближаться к земле, сколько для того, чтобы влезть на нее во время пути и смотреть на океан под другим углом зрения.
Когда плот начал принимать более или менее законченный вид и покачивался среди военных кораблей, сверкая золотистыми стволами зрелого бамбука и зеленью листвы, сам морской министр приехал осмотреть нашу работу. Мы безмерно гордились своим судном — живым воспоминанием о временах инков, — стоявшим здесь, в окружении страшных военных кораблей. Но морской министр пришел в неописуемый ужас от того, что он увидел. Я был вызван в управление военного порта и должен был подписать документ, снимавший с морского министерства всякую ответственность за то, что мы построили в его порту. Меня вызвали также к начальнику порта Кальяо, и там я подписал другой документ, в котором говорилось, что в случае, если я с людьми и грузом покину порт на плоту, ответственность за это будет лежать всецело на мне. Через некоторое время военный порт было разрешено посетить группе иностранных морских специалистов и дипломатов. Их мнение было также малообнадеживающим, и через несколько дней меня вызвал к себе посол одной из великих держав.
— Ваши родители живы? — спросил он. И когда я ответил утвердительно, он взглянул мне прямо в глаза и произнес зловещим, замогильным голосом: — Ваши мать и отец будут очень опечалены, когда узнают о вашей смерти.
В качестве частного лица он просил меня отказаться от путешествия, пока еще не поздно. Один адмирал, который осматривал плот, сказал ему, что мы ни в коем случае не останемся в живых. Прежде всего размеры плота неправильны. Он настолько мал, что при сильном волнении перевернется; в то же время длина его такова, что нос и корма будут находиться на двух различных волнах, и хрупкие бальсовые бревна плота с людьми и грузом сломаются, не выдержав напряжения. И что еще хуже, крупнейший в стране экспортер бальсовых деревьев сказал ему, что пористые бальсовые бревна смогут проплыть по океану только четвертую часть нужного расстояния, а затем они совершенно пропитаются водой и затонут под нами.
Все это звучало невесело, но так как мы упорной настаивали на своем, то нам была подарена библия, чтобы мы захватили ее с собой в плавание. Вообще гoворя, специалисты, осматривавшие плот, мало обнадеживали нас. Штормы, а может быть и ураганы, смоют нас за борт и уничтожат низко сидящее открытое судно, которое окажется совершенно беспомощным и будет кружиться по океану по воле ветра и волн. Даже при обычном волнении нас постоянно будет заливать соленой водой, которая разъест кожу на ногах и испортит все, что будет находиться на плоту. Если суммировать все сказанное нам поочередно различными специалистами, то получалось, что во всем плоту не было ни одной веревки, ни одного узла, ни одного размера, ни одного куска дерева, которые не должны были бы послужить причиной нашей гибели в океане. Были заключены крупные пари относительно того, сколько дней продержится плот, а один легкомысленный морской атташе побился об заклад на все количество виски, которые смогут выпить участники экспедиции до конца своей жизни, если они благополучно достигнут какого-нибудь острова в Южном море.
Хуже всего было, когда в гавань зашло норвежское судно и мы привели капитана и нескольких из его самых опытных моряков в военный порт. Мы с нетерпением ждали их критических замечаний. И наше разочарование было очень велико, когда они все сошлись на том, что тупоносому неуклюжему плоту парус не принесет никакой пользы; капитан, кроме того, считал, что в том случае, если мы будем держаться на воде, понадобится год или два для того, чтобы наш плот, увлекаемый течением Гумбольдта, пересек океан. Боцман смотрел на наши крепления и качал головой. Мы можем не беспокоиться. Не пройдет и двух недель, как все веревки перетрутся и плот развалится, ибо в море большие бревна будут все время двигаться вверх и вниз и тереться друг о друга. Если мы не заменим наши веревки стальными тросами или цепями, мы можем спокойно укладывать чемоданы и ехать домой.
Эти доводы трудно было опровергнуть. Если хоть один из них окажется правильным, то у нас нет никаких шансов на успех. Боюсь, что я не раз спрашивал себя, знаем ли мы, что делаем. Сам я ничего не мог возразить против этих предостережений, так как не был моряком. Но у меня оставался единственный козырь на руках, на котором было основано все наше предприятие. В глубине души я все время был уверен, что доисторическая цивилизация распространилась из Перу на острова Тихого океана в ту эпоху, когда плоты, подобные нашему, были единственными судами на этом побережье. Отсюда я умозаключал, что если бальсовые деревья плавали и крепления держались у Кон-Тики в 500 году нашей эры, то они будут так же вести себя и теперь, коль скоро мы, не мудрствуя лукаво, построили свой плот точно по образцу его плота. Бенгт и Герман полностью восприняли мою теорию, и пока специалисты оплакивали нас, ребята относились ко всему совершенно спокойно и прекрасно проводили время в Лиме. Как-то вечером Торстейн с тревогой спросил, меня, уверен ли я, что океанское течение идет в нужном направлении. Мы находились в это время в кино и любовались Дороти Ламур, которая вместе с гавайскими девушками танцевала в соломенной юбочке среди пальм на живописном островке Южного моря.
— Сюда мы и должны направиться, — сказал Торстейн. — И мне жаль вас, если течение идет не так, как вы утверждаете!
Когда день отплытия стал приближаться, мы пошли в обычное паспортное бюро за получением разрешения на выезд из страны. Бенгт, как переводчик, стоял в очереди первым.
— Ваша фамилия? — спросил церемонный маленький чиновник, подозрительно глядя поверх очков на огромную бороду Бенгта.
— Бенгт Эммерик Даниельссон, — почтительно ответил Бенгт.
Чиновник заложил в пишущую машинку длинный бланк.
— Каким пароходом вы прибыли в Перу?
— Видите ли, — принялся объяснять Бенгт, нагнувшись к перепуганному маленькому человечку, — я прибыл не на пароходе, я приехал в Перу на челноке.
Онемев от удивления, чиновник посмотрел на Бенгта и напечатал «челнок» в соответствующей графе бланка.
— А с каким пароходом вы покидаете Перу?
— Опять же, видите ли, — вежливо произнес Бенгт, — я покидаю Перу не на пароходе, а на плоту.
— Как бы не так! — сердито воскликнул чиновник и раздраженно вынул из машинки бланк. — Вы будете отвечать на мои вопросы как следует?