Путешествие парижанина вокруг света
Шрифт:
— Нет, — гордо возразил мусульманину Андре, смело глядя ему прямо в глаза, — твои угрозы не устрашают меня; они возбуждают во мне только жалость. Ты кричишь, как старая баба, сознающая свое бессилие, а мы — мужчины!
Ибрагим заскрежетал зубами, как разъяренный тигр, и поднял свой револьвер.
Андре не дрогнул. Напротив, медленно приблизился к нему, пока дуло оружия не коснулось его груди, и, в свою очередь, впился глазами в это обезображенное гневом и болезнью лицо. Рука Ибрагима с поднятым оружием невольно опустилась.
— Клянись, что ты исполнишь то, чего мы требуем, не то будет поздно!
— Клянусь! — пробормотал тот с глухим рычанием.
— Ну так идем!
Доктор, с бесстрастным видом присутствовавший при этой сцене, решил, что будет нелишним придать некоторую торжественность своему осмотру. По его соображениям, это могло только произвести более сильное впечатление на умы свирепых и вместе с тем наивных сынов Экваториальной Африки и поднять в их глазах престиж белой расы.
С этой целью он приказал выстроиться кольцом всей свите Ибрагима, которая, прибыв сюда всего несколько часов назад, уже расположилась в деревне, как у себя дома.
Тюки с товарами были симметрично расположены в строгом порядке, представляя собой ограду, вокруг которой был размещен кордон часовых, чья обязанность состояла в том, чтобы смирять любознательность осиебов.
Затем доктор позвал барабанщиков, которых заставил отбивать дробь. Священное знамя, украшенное полумесяцем, было водружено в центре круга, возле больного, около которого теперь находился Андре. Приказав чернокожим воинам повернуться спиной и запретив оглядываться под угрозой причинить смерть их грозному вождю, доктор решил приступить к осмотру больного. Тот, в свою очередь, пригрозил своим телохранителям в случае, если они посмеют ослушаться наказа доктора, пустить нарушителю пулю в лоб.
— Молчи! — сурово крикнул Ибрагиму доктор. — Теперь ты в моих руках! Сними с себя свои одежды.
Ибрагим хотел позвать одного из своих людей, чтобы тот помог ему, но доктор воспрепятствовал этому.
— Разденься сам! — потребовал он, и его истощенное, сухое, как пергамент, лицо с гневно сверкавшими глазами положительно могло вызвать страх и трепет, а грозный голос и густые, как кустарник, брови придавали ему еще больше внушительности.
Больной беспрекословно повиновался и спустя минуту очутился нагим, как только что родившийся ребенок. Его вид был еще более отталкивающим, чем это можно было предположить. Таково было, по крайней мере, мнение шалуна Фрике, который, взгромоздясь на шею своего нового приятеля слона, преспокойно смотрел сверху на всю эту таинственную процедуру осмотра.
Вид больного был действительно ужасен: громадные шишки величиной с кулак вздымались во многих местах, словно бугры, под его черной кожей и, казалось, были готовы лопнуть, как созревшие нарывы. Кроме того, на груди и животе кожа растрескалась и загноилась, обнаружив бесцветную ткань.
Как впоследствии утверждал Фрике, человек этот больше походил на местами порванный мешок с углем, чем на живого человека.
Докторский осмотр продолжался долго и был в высшей степени тщательным и добросовестным. Несчастный пациент, выстукиваемый, ощупываемый, поворачиваемый во все стороны, временами издавал глухое сдержанное рычание.
Очевидно было, что араб страдал: пот крупными каплями покрывал его лоб; мускулы лица конвульсивно вздрагивали, а налившиеся кровью глаза, казалось, были готовы выскочить из орбит.
Опытный практикующий врач не проронил ни слова; наконец после долгого осмотра он встал, отступил на шаг назад и внимательным взглядом окинул больного с этого расстояния. Лицо больного выражало крайнюю тревогу, но и он не молчал. Доктор как-то многозначительно кивнул головой и, сделав знак, что осмотр окончен, отошел в сторону.
Тогда больной, совершенно измученный, со стиснутыми зубами, тяжело дыша, опустился на землю.
— Хорошо, — сказал доктор, — я знаю, в чем дело.
— Хорошо! — повторил по-арабски вполголоса Андре.
По его знаку четверо абиссинцев подняли Ибрагима и в бессознательном состоянии унесли в отдельную свободную хижину.
Воины, выстроившиеся кольцом, теперь разомкнули свои ряды и разошлись в разные стороны.
В хижину к Ибрагиму вошли доктор и Андре, и вход за ними закрылся.
— Все идет как нельзя лучше, милейший Андре, — сказал врач. — Я сразу определил болезнь, но счел нужным умышленно продлить процедуру освидетельствования, чтобы придать больше значения предстоящей операции, которая также займет несколько часов.
— В самом деле? И он не рискует умереть под ножом? Его ослабленный организм выдержит столь продолжительную операцию?
— Без сомнения! Я готов поручиться, что менее чем через неделю он будет черен и блестящ, как хорошо начищенный сапог, и весел, как молодой орангутанг!
— Когда вы думаете начать операцию?
— Сразу же, как только он даст нам торжественную клятву выполнить наши требования.
Между тем Ибрагим мало-помалу приходил в себя. Андре подал ему большую тыквенную флягу с пивом из сорго, которую тот жадно осушил до дна.
Процедура торжественной клятвы заняла немного времени. Хотя работорговец был большой негодяй, но все-таки верующий мусульманин, строго соблюдавший все предписания и обряды своей религии. По его требованию старший помощник принес экземпляр Корана, вывезенный им из Каира и почитаемый этим небольшим отрядом абиссинцев из народности галласов [4] еще большей святыней, чем даже их священное знамя, украшенное полумесяцем.
4
Галласы — устаревшее русское название эфиопского народа галла, одного из крупнейших по численности в стране. Нередко служили посредниками между европейцами, принимавшими живой товар, и работорговцами.
Галласы в полном вооружении выстроились теперь по обе стороны хижины. Начальник стражи, правая рука Ибрагима, распростершись на земле, положил на цветной персидский ковер драгоценную святыню. Ибрагим поднялся на ноги, простер руку над Кораном и принес торжественную клятву в том, что если он совершенно вылечится от своего страшного недуга, то возвратит свободу трем французам, обеспечит их всем необходимым в дорогу и проводит до берегов Средиземного моря.
Но уговорить его переправить их во французские владения никак не удалось, вероятно, оттого, что этот торговец живым товаром, беспокоясь о сохранности своих невольников, считал более безопасным для себя направиться в колонии португальцев, единственных европейцев, смотрящих сквозь пальцы на эту возмутительную торговлю людьми.