Путешествие шлюпок с «Глен Карриг»
Шрифт:
Вскоре меня сменили, я отправился в палатку и спокойно проспал до утра. Сразу после завтрака, съеденного в большой спешке, так как нам не терпелось увидеть гигантскую аркбаллисту готовой, мы вернулись к работам — каждый знал, что ему необходимо делать. Так, мы с боцманом решили проделать в торце бревна-ложи двенадцать углублений, в которых я предложил закрепить луки. Эту работу мы выполнили при помощи железного путенса; раскалив его среднюю часть на костре, мы взялись за концы, предварительно защитив руки парусиной, и выжгли в дереве двенадцать ровных, аккуратных бороздок нужной глубины. Несмотря на кажущуюся простоту, эта работа заняла у нас почти все утро; пока мы трудились, юзень для тетив всех двенадцати луков был почти закончен, однако матросы, свивавшие тонкий линь для стрелы, справились едва с половиной своей задачи, и я послал им на помощь одного из освободившихся канатчиков.
После обеда мы с боцманом стали крепить луки; довольно
Два костра, которые мы зажгли вчера вечером, сильно истощили наши запасы топлива, и боцман счел необходимым сделать в работе небольшой перерыв, во время которого мы все спустились на пляж, чтобы набрать сухих водорослей и нарубить тростника. Собранного топлива оказалось так много, что пришлось поднимать его наверх в несколько приемов, так что мы закончили работу, когда над островом уже сгущались сумерки. Как и накануне, мы развели второй костер и, поужинав, снова взялись за дело; на сей раз все матросы трудились над тонким линем, и только мы с боцманом решили изготовить еще по одной стреле — мне казалось, что нам придется сделать один-два пробных выстрела, прежде чем мы сумеем точно нацелить нашу метательную машину на корабль.
Было, наверное, около девяти вечера, когда боцман приказал нам отложить работу и отправляться спать; как всегда, он распределил вахты, после чего свободные от дежурства матросы скрылись в палатке, служившей нам надежным укрытием от сильного и холодного ночного ветра.
В эту ночь, когда настал мой черед заступать на вахту, я сразу же определил себе почаще заглядывать в долину, но, хотя в течение получаса я несколько раз подходил к краю утеса, в глаза мне не бросилось ничего такого, что убедило бы меня: прошлой ночью я действительно видел нечто движущееся. Результатом этих наблюдений стала моя окрепшая уверенность, что адские существа, погубившие беднягу Джоба, больше нас не побеспокоят.
Должен, однако, признаться, что во время своей вахты я все же видел одну странную вещь, но находилась она не в долине, а в полосе чистой воды, которая отделяла берег острова от кромки плавучего континента. Когда я подошел к краю площадки и посмотрел вниз, мне показалось, будто я вижу стаю каких-то крупных рыб, которые стремительно двигались от нашего острова к границе водорослей, но не по кратчайшему пути, а немного наискосок. Необычным было то, что плыли они строго одна за другой, образовав идеальную прямую линию; при этом они совершенно не показывались над поверхностью, как делают это дельфины или касатки. Не следует, однако, думать, будто эта картина внушила мне тревогу, нет! Мне просто хотелось знать, к какой породе принадлежат эти рыбы, которых мне трудно было разглядеть под водой, да еще при лунном свете. Сначала мне даже показалось, что у каждой из них два хвоста; присмотревшись внимательнее, я решил, что вижу что-то вроде мерцающих щупалец, однако разглядеть этих странных рыб подробнее мне так и не удалось.
На следующее утро мы торопливо проглотили завтрак и снова вернулись к работе, ибо каждый надеялся закончить большой лук еще до обеда. И действительно, прошло совсем немного времени, и боцман доделал стрелу, над которой трудился; вскоре готова была и моя стрела; теперь оставалось только закончить линь и установить нашу метательную машину. Этим я и занялся, призвав на помощь нескольких самых сильных матросов. Сначала мы выложили из камней наклонный каменный постамент, расположив его почти у самого края утеса со стороны плавучего континента, и перенесли на него лук. Отослав помощников, чтобы они продолжали свивать линь из пеньки, я и боцман попытались сориентировать наше громоздкое оружие так, чтобы оно смотрело прямо на корабль. Когда это было сделано (в точности прицела мы убедились, глядя одним глазом вдоль выжженной в ложе бороздки-направляющей), мы занялись стопорным крюком и спуском; первый представлял собой просто горизонтальный пропил в ложе, за который по мере натяжения луков я мог зацеплять их тетивы, второй же был сделан из обрезка доски, которая свободно поворачивалась на вбитом в ложу сбоку крепком гвозде как раз под пропилом. Чтобы выстрелить из лука, достаточно было только нажать на этот импровизированный рычаг; при этом доска поворачивалась на гвозде, ее конец поднимался вверх и выталкивал тетивы из пропила. Нам не потребовалось много времени, чтобы сделать все наилучшим образом; вскоре аркбаллиста была готова, и мы стали поочередно натягивать луки, начиная с нижнего и до самого верхнего, пока все они не оказались в боевом положении. Потом мы с великими предосторожностями уложили в канавку стрелу, и я, взяв два отрезка шкимушгара, связал тетивы слева и справа от поперечного углубления, чтобы все двенадцать двигались вместе и действовали как одна. Теперь оставалось только испытать наше детище; я уперся ногой в спусковой рычаг и, попросив боцмана как можно внимательнее следить за полетом стрелы, с силой нажал. В следующее мгновение раздался громкий звон спущенной тетивы, массивная ложа подпрыгнула на постаменте из камня, и наша стрела по высокой дуге понеслась вдаль. Легко представить, с каким живейшим интересом, с каким замиранием сердца следили мы за ее полетом, но уже через минуту стало ясно, что мы взяли слишком вправо. Стрела вонзилась в водоросли прямо по носу корабля, но зато далеко за ним! Увидев это, я готов был лопнуть от радости и гордости; матросы, подошедшие к нам, чтобы следить за испытаниями, приветствовали мой успех громкими криками, а боцман, который кричал и радовался вместе со всеми, дважды хлопнул меня по плечу в знак преклонения перед моими инженерными способностями.
В эти минуты — минуты моего триумфа! — мне казалось, что теперь дело за малым: нужно только поправить прицел, и через день, самое большее — через два, заточенные на судне мореплаватели будут спасены, ибо, доставив на судно конец нашего линя, мы сумеем протянуть между берегом и кораблем веревку потолще, а уже с ее помощью — натянуть толстый и крепкий канат. И как только этот последний действительно будет натянут, и натянут как следует, люди с корабля переправятся к нам на остров при помощи простейшего блока и сиденья, которое можно будет перемещать туда и обратно по несущему канату за привязанные к нему веревки.
Убедившись, что наш лук обладает достаточной мощностью, мы велели матросам поскорее закончить работу над линем, ибо он мог понадобиться нам в самое ближайшее время, а сами поспешили повторить испытание. Я развернул нашу метательную машину немного левее и развязал шкимушгар, которым были перехвачены тетивы, чтобы можно было снова натягивать луки по одному. Потом мы с боцманом приготовили оружие к новому выстрелу: уложили стрелу в бороздку и заново связали тетивы. На этот раз — к моей великой радости и удовольствию — стрела полетела точно к кораблю и, разминувшись на большой высоте с надстройкой, исчезла из вида, упав где-то позади корпуса. После столь впечатляющего успеха мне не терпелось забросить линь на корабль еще до обеда, но работа была еще не закончена — матросы успели свить только четыреста пятьдесят саженей линя (боцман измерил его длину, растягивая его перед грудью обеими руками), поэтому мы решили поесть, а потом продолжить работу. За обедом мы очень торопились; сразу после еды все, кто был свободен, занялись линем, и уже через полчаса свили еще пятьдесят саженей. Этого было достаточно, ибо я считал, что неразумно было бы предпринимать решающую попытку, имея в запасе менее пятисот саженей веревки.
Убедившись, что пятисотсаженного линя действительно с избытком хватит от утеса до корабля, боцман приказал одному из матросов уложить его подле метательной машины аккуратной бухтой; сам же встал рядом и внимательно осматривал укладываемый линь, проверяя все места, которые казались ему хоть сколько-нибудь сомнительными. В конце концов боцман удовлетворенно кивнул, и я привязал линь к стреле, которую тут же вставил в аркбаллисту. Пока матрос укладывал линь, я успел натянуть луки и готов был тотчас произвести выстрел.
Я не упомянул, что на протяжении всего утра с борта корабля за нами наблюдал в подзорную трубу один из моряков, очевидно из страха перед морскими чудовищами стоявший так, что его голова едва возвышалась над краем надстройки. Проследив за пробными выстрелами, он легко догадался о наших намерениях, ибо сразу понял боцмана, когда тот знаком дал ему понять, что сейчас будет третий выстрел. Приветственно махнув в ответ своей трубой, он исчез из вида. Тогда, предварительно обернувшись, чтобы убедиться, что линь не запутался и никто на нем не стоит, я — от волнения мое сердце готово было выскочить из груди — резко нажал на спусковой рычаг… Снова зазвенела тетива, стрела метнулась вперед, однако из-за веса привязанного к ней линя она летела не так быстро, как в предыдущие разы. Пару секунд спустя она воткнулась в водоросли, не долетев до корабля почти две сотни ярдов, и я чуть не заплакал от досады.
Боцман, свидетель этой неудачи, тотчас велел матросам выбирать линь — потихоньку, чтобы он не разошелся, если стрела застрянет в водорослях, а сам подошел ко мне и предложил немедленно вытесать еще одну, более тяжелую стрелу, ибо полагал, что недолет был вызван недостаточной массой снаряда. Услышав эти слова, я приободрился и, выбрав подходящий ствол тростника, принялся за работу. Боцман тоже взялся изготовить стрелу, но более легкую, чем та, которую мы только что испытывали, сказав, что, если тяжелая стрела тоже не принесет желаемого результата, тогда мы испробуем совсем легкую; если же обе подведут, тогда мы будем знать, что нашей аркбаллисте недостает мощности, и попытаемся придумать какой-нибудь другой способ спасти людей с судна.