Путешествие в Древний Вавилон
Шрифт:
На обратном пути, однако:
Увидал Гильгамеш водоем, чьи холодны воды, Спустился в него, окунулся в воду. Змея цветочный учуяла запах, Из норы поднялась, цветок утащила, Назад возвращаясь, сбросила кожу [122] .121
«О
122
«О все видавшем», табл. XI, стихи 285–289, с. 219.
Так была утрачена последняя надежда на вечную жизнь, и Гильгамеш изрек горестные жалобы по этому поводу. С печалью обращается он к прочным стенам города Урука, единственному, что останется после него. Гильгамеш впал в полное отчаяние. Даже ему, полубогу, не удалось добиться вечной жизни.
Кроме мифа о сотворении мира и эпоса о Гильгамеше вавилоняне создали многие другие, порой весьма обширные мифы и эпосы. В мифе об Адапе — как и в эпосе о Гильгамеше — рассказывалось о поисках вечной жизни. Адапа был сыном бога Эа и обладал всей мудростью, но не знал бессмертия. Когда Адапа навлек на себя неудовольствие бога Ану — сломав крылья Южному ветру — и был вызван за это на небесный суд, он по совету Эа отказался съесть предложенную ему еду. А это была пища жизни, которую ему хотел дать к тому времени уже примирившийся с ним Ану; так Адапа упустил возможность стать бессмертным.
Про легендарного героя Этану рассказывается в истории об его полете на небо. Он поднялся туда, взлетев на крыльях орла, в поисках «травы рождения», которая должна была облегчить его жене роды. Но когда он забрался высоко в небо и встретил там Иштар, он больше не увидел земли; голова у него закружилась, и он рухнул вниз вместе с орлом. Этана, сидящий на крыльях орла, часто изображался на печатях; этот сюжет пользовался, видимо, большой популярностью. Конец поэмы не сохранился; возможно, эта история имела счастливый конец [123] .
123
Недавно был найден конец этой поэмы. Этана не упал на землю, а добыл «траву рождения» и благополучно вернулся домой (прим. отв. редактора В. А. Якобсона).
Разумеется, рассказывались многочисленные истории и о весьма почитавшейся богине любви Иштар. В них она играла не всегда положительную роль, так как считалась особой неверной и ветреной. Так, в поэме о нисхождении Иштар в загробный мир она оставляет вместо себя в преисподней своего возлюбленного Думузи.
На этом оттиске печати изображен полет Этаны на орле, о чем рассказывается в поэме. Удивленные пастухи со стадами и собаками наблюдают за полетом. Последняя четверть III тысячелетия до н. э. Высота 4,05 см
В одном из мифов повествуется о том, как птица-буревестник Зу похитила у бога Энлиля знаки его власти, которые тот снял с себя во время купания. Тем самым Зу получила во владение таблицы судеб и смогла подняться до положения верховного бога. Напрасно бог войны Нинурта пытался поразить Зу своей стрелой; Зу смогла защититься, произнеся формулу заклинаний. Только когда Нинурта наслал паралич на язык Зу, ему удалось одолеть птицу.
Видимо, в некоторых литературных произведениях нашли отражение исторические события, например в рассказе о губительных деяниях бога болезней Эрры. Этот бог воспользовался переданной ему на время Мардуком верховной властью для того, чтобы принести в Вавилонию войну, смуту, болезни, разрушить города и уничтожить людей. Даже на долю самого Вавилона, славного города, святого города Мардука, должны были выпасть многие страдания. За беспорядки, которые учинил Эрра в ярости своей, Мардук сурово упрекал его:
Не знавший оружия кинжал обнажает, Не знавший стрел натягивает лук, Не знавший сраженья затевает битву. Не знавший реки прочь плывет, словно птица. Слабый поспешно прочь уходит, Бедный одолевает богатого. Они поносят наместника, надзирающего за храмами, Ворота Вавилона, Нар-Хегаллишуну, закрыли они своими руками. В святилище Вавилона, словно захватчики, метали они огонь [124] .124
P. F. G"ossmann. Das Era-Epos. W"urzburg, 1955, с. 26.
Лишь позднее, после того как Эрра был успокоен, можно было снова отстроить город и его святыни.
В основу рассказов о двух великих аккадских правителях положены многочисленные исторические факты, украшенные легендарными подробностями. Сомнительно, например, что все происходило именно так, как рассказывается о походах Саргона в Малую Азию. К области легенд надо отнести также историю о рождении Саргона и завоевании им царского престола. Рассказывается, что, родив сына, мать Саргона положила его в тростниковую корзину, которую пустила плыть по реке. Младенец был найден водоносом Акки и воспитан им. Когда мальчик стал взрослым, он поступил на царскую службу в качестве виночерпия, а впоследствии отнял трон у правителя страны.
От подобных легенд недалеко до придворной поэзии, воспевавшей царей. Появились обширные поэмы, в которых восхвалялись деяния правителей. Эти стихи сочинялись, видимо, придворными поэтами, которые выступали с чтением своих произведений во время различных праздников. Кроме хвалебных песен в честь царей сохранились отдельные тексты сатирического характера, как, например, памфлет, инспирированный, видимо, жрецами храма Мардука и направленный против вавилонского царя Набонида, который обвинялся в этом произведении во всевозможных кощунственных деяниях. Ему ставилось в вину, что он поощрял коррупцию и способствовал беспорядкам в Вавилоне, что он распорядился — а это было тяжелейшим, с точки зрения жречества, преступлением — отменить на несколько лет новогодние праздники в храме Мардука. Этот текст преследовал очевидную политическую цель, и его нельзя рассматривать как поэтическое произведение в собственном смысле слова.
К области литературного творчества следует отнести также различные сентенции, довольно пространные сочинения религиозного, бытового и моралистического характера. Особенно популярны были басни и диалоги-споры. В диалогах-спорах выступали два персонажа, стремившиеся победить друг друга; каждый из них восхвалял свои достоинства и деяния. Таков был, например, диалог между тамариском и финиковой пальмой или спор между лошадью и быком. Басни были порой весьма остроумны. Вавилонянам доставляло, видимо, большое удовольствие уподоблять животных людям. Немало уничижительных характеристик доставалось, например, на долю свиньи, о которой, в частности, говорилось: «Свинья — нечистое животное, ведет себя дурно; то, что она оставляет после себя, грязнит улицы, марает дома». В кратких сентенциях формулировались общие человеческие истины, подобно тому, как это делается в наших пословицах. «Ты пошел и захватил поле своего врага, а твой враг в это время завладел твоим полем», — соответствует нашей «Не рой другому яму, сам в нее попадешь»; «Простой горожанин в чужом городе — главный» напоминает об известном изречении, что нет пророка в своем отечестве. О том, что пожилым людям трудно отказаться от своих привычек, говорит в юмористической форме следующая пословица: «Как старую печь, тебя не переделаешь». Всегда хорошо сохранять присутствие духа в трудных ситуациях: «Когда мышь, убегая от мангусты, попала в змеиную нору, она сказала: Меня послал к тебе заклинатель змей. Мое почтение!» [125] .
125
E. Ebeling. Die babylonische Fabel, c. 41.
В одной сатирической сценке [126] изображается человек, вечно угодливо поддакивающий вышестоящему: «(Господин:) Раб, слушай меня! (Слуга:) Да, господин мой, да. (Господин:) Я хочу поднять мятеж. (Слуга:) Да, сделай это, господин мой, сделай это! Если ты не начнешь мятежа, твой горшок останется пустым. Где ты возьмешь еду, чтобы наполнить живот свой? (Господин:) Нет, раб, я не хочу поднимать мятежа. (Слуга:) Не делай этого, мой господин, не делай этого! Кто учиняет насилие, либо будет убит, либо с ним худо обойдутся, его либо изуродуют, либо схватят и бросят в тюрьму. (Господин:) Раб, слушай меня! (Слуга:) Да, господин мой, да. (Господин:) Я хочу любить женщину. (Слуга:) Люби, господин мой, люби! Мужчина, который любит женщину, забывает все печали и заботы. (Господин:) Нет, раб, я не хочу любить женщину. (Слуга:) Не люби, господин мой, не люби! Женщина — колодец, женщина — железный кинжал, острый нож, перерезающий горло мужчине» [127] .
126
Это сочинение («Диалог господина с рабом») не является сатирой. Оно имеет глубокий философский смысл: одинаково убедительно «обосновывая» прямо противоположные желания господина, раб доказывает тем самым тщетность любых желаний и поступков. «Диалог господина с рабом» — далекий предшественник библейского «Экклесиаста» (прим. отв. редактора В. А. Якобсона).
127
H. Gressmann. Altorientalische Texte zum Alten Testament, с. 41.