Путешествие в одиночестве
Шрифт:
Пролог. Духота
С утра моросил мелкий дождик. На зеленых крышах домов он казался белизной на голубых елях. Дождик уныло затягивал горизонт в этом, казалось, пропитанном свежестью пригороде, где находилась летняя резиденция императора Александра I с роскошными фонтанами. Однако после полудня потеплело, и пейзаж приобрел неподвижный, сонный вид кладбища…
А что будет чуть позже?
Кучер хлестнул лошадей и, наклонившись к окошку кареты, крикнул путешественнику:
– Глаза застилает, граф. Держитесь за поручень! Второй поворот или третий? Из-за дождя ничего не видно…
Путешественник
Он был бледен и выглядел угрюмо. Изящный нос придавал его смуглому, с крупными чертами лицу горделивое выражение. Миндалевидные глаза неподвижно смотрели из легкого полумрака на землю, жадно впитывавшую влагу. Впрочем, он уже вышел из прежнего состояния. Может быть, уже приехали? Двадцать семь верст от Петербурга за три четверти часа – для подвыпившего Петра неплохо.
Путешественник придвинулся к окну и добродушно, с напускным гневом крикнул:
– Неужели мы так давно не были здесь? Четвертый. За усадьбой князя Никитина с фонтанами.
В эти дни он был бледен, губа в правом уголке треснула. Минувшую ночь он провел неспокойно. Нынешняя осень началась слишком рано. Наступления холодов ничто не предвещало. Все выглядело таинственно и коварно, почти несуразно. Императрица Елизавета, болезненная христианка, тщетно пытавшаяся акклиматизироваться в России, в нынешнем году не могла найти себе покоя, уединившись в Петергофе с классиками и Дамаскином. Столь привычная здесь императорская гвардия удалилась еще до наступления сентября. Уехал даже шведский посол со своими болезненными мальчиками. Честолюбие Корсиканца весьма их беспокоит. Его тщеславие весьма их беспокоит…
Карета остановилась и из-за приоткрывшейся двери показалась огромная голова кучера в надвинутой до ушей шапке. Усы и борода его были все в мокротах, а небольшие голубые глазки помутнели от ветра и дождя.
– Подождите, пока принесут калоши, граф, – по-свойски сказал он. – Ирина Петровна их уже приготовила…
Дождь прекратился. Напряженное спокойствие царило в Петергофе. О, сколь удручающа осень, когда на исходе дня не слышно переливов смеха…
К карете подбежал в сопровождении двух слуг проворный, как мальчишка, розовощекий юноша лет двадцати. Высокое чело его было отмечено печатью одухотворенности, в небольших карих глазах сияло выражение уверенности в том, что мир добр и прекрасен. Он открыл дверцу кареты и, взяв прибывшего под руку, в радостном воодушевлении заговорил с ним, пока старый слуга надевал ему на ноги калоши.
– Знаешь, мы ведь поспорили, что ты приедешь, даже в такую погоду! Я ни за что бы не поверил, что ты можешь уехать, не повидавшись с отцом…
Приезжий протянул руку и ласково потрепал юношу по шее, затем посмотрел ему прямо в глаза и вышел из кареты. Взявшись за руки, они вошли в сад. У первого цветника граф остановился и посмотрел на юношу, лицо которого было покрыто каплями дождя.
– Для Петергофа это лучшее время года, Александр. Осенью он, должно быть, уныл. Как поживает отец? Думаю, мы с ним не виделись дней пятнадцать…
Он прислонился к деревянной изгороди, желая сорвать гладиолус, но нога в калоше скользнула и увязла в глинистой почве.
Александр поддержал его под руку.
– Нет, не здесь. Пройдем через заднюю часть сада. Что это отец взял себе в голову и все медлит с отъездом… Приезжать
– Да, ты прав! Жить в таком уединении нелегко… – ответил приезжий, желая продолжить путь.
Они прошли по небольшой дорожке, благоухавшей в тот вечер лавандой. Через изгородь свисал плющ. Акация и дрок с трудом удерживали тяжесть накопившейся воды. Однако среди осенней хмурости сада пребывало также ликующее убежище весны – пестрые хризантемы. В глубине сада, укрытый покрывалом плюща, возвышался загородный дом Стурдзы. Двухэтажное, без каких-либо излишеств здание с западной верандой и готическими окнами. Стены из рваного камня были зеленоватого цвета, который создает ощущение старины. Оконные проемы сделались от сырости серо-зелеными. Тем не менее, совсем молодые особы проводили здесь в обстановке необычайной добросердечности все двенадцать месяцев в году. Воистину здесь чувствовалась особая, неизъяснимая теплота…
– Мы с Роксаной приехали рано утром. По дороге она рассказывала о твоем подарке императрице, – сказал Александр и после небольшой паузы добавил: – Только уроженец Ионических островов мог сделать такой подарок…
Граф запротестовал против этого преувеличения.
– Ты добился подлинного успеха, Иоанн. Вчера все в Министерстве говорили о твоей миссии. Возможно, я задеваю твою скромность, но ты должен признать, что Дунай – совершенно неосвоенное поле деятельности для дипломата, который сдает экзамен на гениальность… И когда советник какого-то Чичагова…
Они остановились у лестницы. Взгляд графа светился любовью к этому юноше, столь радостно воспринимавшему жизнь.
Он улыбнулся и сказал с ласковой иронией:
– Знаешь, Александр, для таких, как Чичагов, осень – это поздняя весна. Да, да… Поверь мне… – И, понизив тон, добавил: – Возможно, даже опасная…
Войдя в широкий зал, Александр, громко засмеявшись, воскликнул:
– Отец! Отец! Иоанн, конечно же, имел в виду и вас… Конечно же!.. – снова воскликнул он. – Только не совсем по душе мне эти слова: «Возможно, даже опасная…»
В это время семья ужинала в просторной столовой с простой, без всяких излишеств мебелью и огромной люстрой, рассыпавшей розовое сияние.
Посредине стола сидел старик Стурдза, справа от него – его дочь Роксана, слева – супруга. Его небольшие, несколько изумленные глаза подмечали малейшую подробность во всем, что происходило вокруг. Полное лицо словно завершалось серыми усами, а его веселое выражение выдавало человека, умеющего сохранять хорошее настроение даже во время самых серьезных дел. Он порывисто поднялся навстречу графу. Все присутствующие выказали свою радость рукопожатиями и теплым немногословием.
Старый граф усадил гостя между собой и Роксаной, похлопал его по плечу и весело сказал:
– Из всех иерархий, любезный Иоанн, я признаю и принимаю только иерархию рыб… Да, только ее! Отведай этого усача из Финского залива, и ты со мной согласишься…
И он поглядел на жену со злорадством супруга, слишком верного в молодости. Белокурая малоросска Варенька подносила одну за другой закуски. Она принесла окуня, копченого угря и блюдо, приготовленное специально для графа, – вареную морковь. Сидевшая рядом Роксана приготовилась разделывать рыбу. Александр, удалившийся было на несколько мгновений на верхний этаж, снова спустился вниз с вазоном герани, который поставил на скамью, и уселся затем на другом конце стола.