Путешествие в одиночестве
Шрифт:
Внимательно рассматривая продолговатый зал, Николопулос вспомнил, что в одну из зим, когда он приехал с особой миссией из Франции, они гуляли вечером вместе с Вардалахосом и пили превосходное вино Штейнберга. Он улыбнулся и заерзал на своем стуле. Иоанн искоса глянул на него. Разве не он в ответе за то, что начиналось в этот вечер?
– Ты уже бывал здесь?
Его спутник самодовольно усмехнулся:
– Да, один раз, с Вардалахосом и Василиу. Знаешь, сигары, которыми я угощал тебя дома, мне прислал Вардалахос.
– Где он теперь?
– В Одессе. Пробудет там некоторое время – занимается зерном своего зятя.
– Вот как! – Иоанн сложил руки на груди. – Этот коммерсант-филолог так красиво говорит по-гречески.
Официант принес заказ, но они даже не заметили этого, потому
Иоанн пододвинулся ближе к Николопулосу и сказал:
– Молодой человек, который выглядит их предводителем, – племянник Меттерниха. Он изучает право и требует шампанского. Не пройдет и минуты, как князь узнает об этом и накажет его за сумасбродство…
Руководитель оркестра нежно перебирал струны. Вскоре зазвучала приятная мелодия, полная страсти и меланхолии. Играл только один музыкант. Рядом с ним на небольшой скамье сидела еще молодая женщина, с голубыми, очень блестящими глазами и очень русыми волосами, зачесанными за уши, наполовину закутавшаяся в шаль. Она ни на кого не обращала внимания, и ей тоже никто не придавал значения. Казалось, будто она принадлежит к сопровождению оркестра. Николопулос первым заметил ее и наклонился к своему другу. Тот проявил интерес. Действительно, только эти двое скучали здесь. Официант с женоподобными движениями сразу же ответил на безмолвный вопрос. Это – Стефания Каминская, российская полька. Когда-то она была массажисткой в санаториях Давоса, но занятие танцовщицы оказалось более выгодным. Хи-хи-хи…
Они пригласили ее за свой столик, и она приняла приглашение без лишних слов. Заказала она кюмель.
Смотря ей прямо в глаза с некоторым смущением, Иоанн сказал, что у нее очень красивая голова.
Откуда она? Она даже сама того не знала.
А он? Из России.
– Но ты не похож на русского.
– Не похож, потому что я не русский.
– А я на кого похожа? – спросила она, засмеявшись, запрокинув голову и поправляя дешевый сатин.
– Гм… Немного на польку, – сказал Николопулос.
– Ха-ха-ха! Толстый Макс успел сообщить.
Она, шутя, прикурила сигарету, которой ее угостили.
– Откуда я?
– Где ты живешь теперь? – спросил Иоанн.
Придерживая сигарету большим пальцем, она посмотрела на него своими светлыми глазами.
– На улице Савонаролы. На пятом этаже в многоэтажном доме у орехового дерева.
Принесли напитки. Стефания чокнулась, одним духом осушила стакан и искоса подозрительно посмотрела на него.
– Ты – швейцарец?
– Нет. Но я работал и в Швейцарии. Почти швейцарец. – Он придвинулся к ней. – Глаза у тебя мутные, как Франкфуртская прокламация 2 .
2
Франкфуртская декларация: Опубликованная во Франкфурте противниками Наполеона декларация была обращена к французам, призывая их не связывать свою судьбу с судьбой Корсиканца. (Прим. автора.)
– Вчера у меня был жар. Каждую ночь я вся в поту. Вот уже несколько дней я одна: мой друг уехал с финкой в Гельсингфорс.
Николопулос взял ее за руку. Она пылала. Женщина снова заказала кюмеля.
– Ты вся горишь!
– Должно быть, у меня жар, – безразлично сказала она. – Дед мой был богатым беем. У него было целое поместье под Магнесией. И тридцать шесть жен. Бабушки я не знала, но мне известно, что она была тридцать шестой. Дед испустил дух у ее обнаженных ног. Врач, который меня смотрит, рекомендует проходить курс лечения каждую весну и осень и гулять в эту пору
3
Кара-Мустафа (1633–1683) – великий визирь и полководец, знаменит руководством осады Вены, завершившейся поражением турок, которое нанесли им войска польского короля Яна Собеского (1683).
Она снова заказала кюмель.
Двое других медленно попивали вино.
– Не знаю почему, но кюмель меня бодрит, будоражит кровь. Мне кажется, именно его и пили древние боги. С этим оркестром я приехала из Варшавы. Теперь, во время Конгресса, здесь, в Вене кого только нет… – Она посмотрела на Иоанна, показав свои белые зубы. – Хочешь завтра пойти со мной?
– Почему же завтра?
Он заметил, что нос у нее тонкий и очень хрупкий.
– Сегодня я не усну, мне это хорошо известно. – Она смотрела ему прямо в глаза своим безмолвным, женским взглядом. – Ты выглядишь как благородный. Может быть, ты тоже один из этих nobilissimus’ов, которыми полна теперь Вена.
Николопулос шепнул ей, что он – грек.
– Грек? Гм… Во мне есть и греческая кровь. – Она призадумалась, затем сказала как-то даже резко: – Дай руку. Я отлично гадаю. Моя тетя, там, в Крыму, умела находить редкие травы для волос и безошибочно читать судьбу каждого. Мне она сказала: «Ты утонешь в красной реке».
Женщина жадно осушила еще один стакан и склонилась над его ладонью:
– Рука у тебя мягкая, почти как у женщины. Никогда не держала ничего, кроме пера. – Она притихла, внимательно разглядывая линии, затем прищелкнула языком и продолжила: – Одна линия ослабевает посредине. Исчезает. Другая исчезает в мелких разветвлениях рядом.
Она вдруг замолчала и, устремив на него сверкающий взгляд, сжала его руку в своей, желая удержать. Ее раскрасневшееся лицо выглядело почти гневным. Друзья смотрели на нее с изумлением, но она не обращала ни малейшего внимания на производимое ею впечатление. Тон ее голоса стал низким, в нем слышалась явная тревога.
– Собак тебе жалко? – властно спросила она наконец.
Иоанн смотрел на нее рассеянно, пытаясь улыбнуться. Она с упорством спросила снова:
– Жалко их? Ты знаешь много языков, но не забудь выучить и собачий 4 !.. Слышишь? Выучить собачий язык, – повторила она, смотря ему прямо в глаза своим воспаленным взглядом, а затем вся сжалась на своем стуле, изнуренная и совершенно безразличная к тому, что они приглушенно говорили о ней…
4
Собачий язык: Согласно народному преданию, Каподистрия, став уже Президентом Греции, направляясь утром 27 сентября 1831 года на службу в церкви Святого Спиридона в Навплионе, был остановлен на улице лаем черной собаки, однако пошел дальше, навстречу своей судьбе. (Прим. автора.)
Огонь звуков, который еле поддерживал в глубине зала музыкант, вспыхнул вдруг ярким пламенем. Звуки вдруг вырвались из пьянящего оцепенения, разбуженные, словно ударом кнута, удалью стремительной русской пляски. И женщина почувствовала ее, словно электрический разряд. Она вскочила со стула и прыжком оказалась рядом со своими товарищами. Одним взглядом и двумя жестами она сказала им все. А затем все увидели, как она изгибается, извивается, наклоняя голову к ногам, увлекая всю землю своим, невероятно легким телом, превращаясь в светлую, русоволосую точку. Ноги ее казались кинжалами, рассекающими воздух, руки – крыльями, захватывающими его… А затем она вновь взмыла вверх, словно пламя лампады, с развевающимися волосами, огненная и неистовая, подняв свое восхитительное чело, чтобы взглянуть на следивших за ней крохотных существ. Так она и осталась – белая стела, огненная черта, проведенная под ее укротителем – звуком. Она превратилась в некую фантазию!