Путешествие в одиночестве
Шрифт:
– Стало быть, вы совершили ошибку, господин дипломат, граф Иван Антонович Каподистрия…
– И признаю это. Нелегко угадать действия фрейлины, которая взяла себе в обыкновение никогда не показывать другим своего истинного лица…
Она посмотрела на него, спокойно поднялась и тихо проговорила:
– Никто не может скрывать свое лицо постоянно. Можно испытывать сильное волнение, страдать, но когда-нибудь лицо все равно увидят. И большое счастье, если сумеют рассмотреть его…
В тишине, последовавшей за ее словами, взгляд его блуждал по библиотеке, переходя с одного предмета на другой, пока не остановился, наконец, на небольшом свертке в тонкой
– Я приобрел ее у одного армянского ювелира в Вене, в день, когда меня отозвали из тамошнего посольства…
Он подошел к ней. Она пыталась спрятать руки в складках широкого халата. Скрыть их. Откуда в его голосе вдруг появился этот тон?
– Пудреница… Впрочем, видно, что вы – практичный дипломат даже в подарках! Думаю, вам нравится, чтобы окружающие скрывали за румянами естественный цвет лица…
– Но не свои чувства, Роксана…
– Чувства не всегда определяем мы сами…
Она рассматривала подарок с радостным лицом: пудреница была квадратная, покрытая эмалью, со спиралевидными золотыми бороздками, а в нижнем углу справа начертана ее монограмма.
– Удивляюсь, как это вы свернули с пути, истинного после того, как изучали в Падуе медицину, – взволнованно прошептала она.
Ответа не последовало. Склонившись рядом, он наблюдал, как она учащенно дышит, полностью отдавшись ощущению ее болезненного ожидания. А она следила за каждым его движением, бросая украдкой взгляды на легкий снег его висков.
Наконец, она робко глянула на него и сказала:
– Подарок всегда ставит в трудное положение того, кто принимает его, доставляя в то же время большую радость. ваш подарок выбран со вкусом. Извините, если я огорчила вас.
И ее влажные губы произнесли тихо: «Спасибо».
Он резко схватил ее за обе руки и сказал:
– Вспоминайте меня всякий раз, когда пожелаете скрыть от других естественный цвет своего лица…
– То есть, всякий раз, когда я буду притворяться? – радостно спросила она. – А саму себя мне тоже скрывать от других?
Он слегка склонил к ней голову:
– Скрывайте. Для меня, Роксана.
Золотистая муха больше не жужжала. Стало быть, она нашла выход? А плющ в саду так и не согнулся, потому что ветерок все еще не подул. Всю ночь напролет растения в саду проведут при безветрии. Даже бриза с Финского залива нет. А листопад? А листопад?
То, что проскользнуло в душе у них, стало божеством…
I. Собачий язык
Стая голубей задержалась над двором еврея-маклера, затем пронеслась по воздуху и скрылась за готической крышей соседней больницы. Наступило предвечерье, напоминавшее аттическое. Его принесли птицы, прилетевшие с востока. Они сильно захлопали крыльями и снова приземлились во дворе. С беспечностью херувимов глупые пернатые клевали зерна.
Каподистрия только что возвратился с вод Карлсбадена и испытывал чувство уверенности среди декора венской осени. Окно гостиницы выходит на улочку Лотрингер, на которой благоухает жимолость у еврея-маклера. О, эту осень в Вене он никогда не принял бы так равнодушно, даже если бы оставался сверхштатным секретарем в здешнем посольстве, а Роксана делала бы ему изящные замечания по поводу его ошибок в греческом.
В течение этой недели триста пятьдесят представителей властелинов земли примут в этом столь склонном к наслаждениям городе решение о всеобщем мире. Сумеет ли Меттерних получить председательство? Возможно, он найдет обоснование, – какое-нибудь наивное обоснование, позволяющее не задеть тщеславия лорда Кэслри. Он получит председательство и связанный с этим почет…
Сегодня хочется задушевного общества… Печень у него в порядке. Куда запропастился Вардалахос, знающий все без исключения места Вены, где можно поразвлечься? Хотя бы Николопулос был на месте.
Склонившийся в поклоне слуга принес на подносе приглашение от княгини Лихтенштейн на пресловутый бал двадцатого числа. Лихтенштейн? Да, да… Третьего дня он танцевал с этой австриячкой. Его представила ей графиня Меттерних. Нужно быть начеку! Говорят, эта лукавая внучка князя Кауница выковала узы, соединившие Корсиканца с Марией-Луизой. Всякая женщина скрывает в себе Ватерлоо. Но в качестве кого устраивает княгиня свои избранные союзы? Хорошо. Прекрасно. Видать, этот месяц пройдет в перестрелках. Во всяком случае, сегодня вечером нужно поразвлечься. Пойти к Николопулосу, которому известны все питейные заведения Вены. Ах, ведь Элеонора Меттерних – идеальная супруга!
Он принял ванну, побрился, надел пошитый в Во костюм и отправился к Николопулосу, уверенный, что педантичный сотрудник Французского Института, находившийся здесь в отпуску, в соответствующие часы непревзойден в изобретении увеселений.
Он остановил карету и дал адрес Николопулоса в Ринге. Там ли он или снова проводит дни и ночи напролет в «Портике Славы», среди пятидесяти двух статуй, рассматривая произведения Бласа, кольчуги Скандербега или меч Филиппа Красивого? Он проехал по Кернтнерштрассе, неотрывно смотря на движение ночного города. Проезжая мимо собора Святого Стефана, он снова испытал неизменное чувство человеческой гордости от того, что находится в городе, каждый уголок которого обладает своей собственной историей. Как-нибудь вечером он придет сюда, чтобы погрузиться в волнующий сумрак храма и вопросить самого себя, уже наедине с собой о том, что он сделал в жизни своей для бессильных мира сего, и что еще мог бы сделать. Он глянул на часы средневековой арки. Без четверти семь. Он снова погрузился в раздумье, а карета везла его тем временем по течению многолюдной реки, достигавшей в этот час своего половодья.
В эти дни предстояла встреча с Роксаной после трехлетней разлуки. Роксана! Изменилась ли она? Как она встретит его? Эти три года были насыщены тревогами и борьбой. Корсиканец свел на нет их усилия на Дунае, осрамил их в Люцен-Бауцене, но в Швейцарии реакционер Лебцельтерн принял на себя весь огонь его необузданной молодости… Он совсем не желанный гость в этом городе, поскольку посрамленный Лебцельтерн информировал своего господина об идеологических слабостях российского грека. Хитрому Меттерниху вовсе не по душе его близость с царем… И что же из этого?
Привезет ли Роксана пудреницу? Вечера, – так сообщила она ему в своем письме третьего дня, – Роксана проводит в Клостернейбурге в получасе езды от Вены, на вилле своей давней соученицы графини фон Клерфайт, которая часто остается в одиночестве, поскольку ее муж, бывший моряк, стал теперь страстным альпинистом и собирателем редких перьев…
Мгновение спустя он наклонился к окошку, захваченный врасплох шумом, который подняли пожарники, и почувствовал удушающий запах гари. Перед глазами у него метались золотисто-красные языки пламени. В квартале Грабен горел богатый дом. Ох, очень уж легко воспламеняющейся выдалась эта осень!