Путешествие в Русскую Америку
Шрифт:
На втором этаже кондитерский отдел. Снова очередь. Возле прилавка две молодые женщины.
— И «Мишек», — говорит беленькая, высокая, худая женщина.
— Каких вам?
— Наших, советских.
— Но советские стоят дороже.
— Нет, мне советских.
— Сколько?
— Сто грамм.
— До чего жадная! Сто грамм! — подначивает продавщица.
— Я не жадная, а экономная, — робко защищается блондинка.
— Экономная, а конфеты ей подавай из Союза.
— Да, я люблю.
— Это вы не конфеты, это вы Союз любите… Если вы так любите Союз, могу отвесить фунт!
—
— Видите, какая у нее любовь, хоть попробовать, да и Союз вспомнить. Что, не так?
Блондинка молчит.
— Что вы хорошего там видели? Ничего! Голь-моль.
Блондинка вот-вот заплачет. Очередь стоит, подает реплики. Наконец раздается голос начальницы, продающей за соседним прилавком торты «Наполеон» и пирожные эклеры.
— Девочки, что такое? Успокойтесь, девочки.
Блондинка хватает свой пакет и, стуча немодными каблуками, быстро уходит.
— Соки, соки, покупайте соки! Вчера прибыли из Союза! — снова подает голос начальница. — Натуральный виноградный сок.
Мы оглядываемся, рассматриваем этикетки: Советский Союз представлен широко, и не только конфетами. Но где здесь правда, а где игра на том, что покупатель предпочитает знакомые с детства продукты? Откуда икра? Вам ответят: из Союза. Скорее всего так и есть. Откуда конфеты? Может, делают сами, где-то неподалеку, на тихих одноэтажных улицах, примыкающих к главной. Откуда польские колбасы? Говорят, из Польши. Может и так. Но на Манхэттене, в нижней части города, на 1-й авеню, есть знаменитая лавка Куровицкого, где продают польские колбасы собственного изготовления, с утра они обычно горячие. Лавка расположена в славянском районе города, там живут поляки, украинцы, чехи. И хотя цены у Куровицкого высокие, народу у него в лавке всегда много. Люди вокруг небогатые, но лучше купить немного, но свое, национальное.
Откуда берутся товары на Брайтон Биче? Неизвестно. В Нью-Йорке бытует старое присловье: «Если вы видите на галстуке наклейку «сделано в Италии», знайте, сделано в Бруклине». К этому вопросу — откуда что берется, мы еще вернемся.
А пока дальше по улице Брайтон Бич-авеню.
Вот книжный магазин. Называется он «Черное море». Входим. Книги, изданные в основном в Советском Союзе. Много собраний сочинений. Много разрозненных томов. Раздел эмигрантской литературы. Все стоит как-то разнобойно, врастреп, никакой системы. У кассы справа полная пожилая женщина, громко разговаривает по телефону. Покупателей мало. Скромная пожилая пара, средних лет высокий человек и мы двое.
— Ну почему у тебя все не как у людей, Муся? Думаешь, все беды валятся только на тебя? — говорит хозяйка невидимой собеседнице. — Думаешь, мне хорошо, да? Подъехали утром бульдозеры, разрыли тротуар, поставили флажки… Откуда я знаю зачем. Американцы. Покупателей? Да нету их сегодня, — говорит она, будто неуютный ангар ее магазина совсем пуст. — Грубят, говоришь, а кому не грубят! На то и дети, чтоб грубить! В Союзе не грубили? Боже, да они просто выросли! Все, звони через полчаса, у меня покупатель.
Хозяйка или продавщица вешает трубку и тут же, без всякого перехода:
— Давно вы к нам не заглядывали, молодой человек. Опять проездом?
— У нас один Тургенев, — отвечает ей высокий тощий человек в легкой походной куртке, кедах, с сумкой через плечо. — «Записки охотника» есть?
— Вы что, русскую литературу продаете?
— Нет, я компьютерами занимаюсь.
— Боже мой, счастливая ваша мама, компьютерами. Могли бы почаще к нам заглядывать.
— Мне у вас не нравится.
— Конечно, если вы компьютерами занимаетесь, вам не нравится на Брайтон Бич.
— Мне не нравится, когда в одном месте собирается так много евреев.
— Боже мой, что вы такое говорите!
— Как показывает история нашего народа, до добра это нас никогда не доводило.
— Молодой человек, хоть вы и специалист, но в моем магазине… нет, покупайте, но в моем магазине… Так вы берете Лимонова?
— Мне нужны его старые книги.
— «Эдички» у меня нет. Мандельштама? Три тома? Ну, как сговорились! И советские приезжают — вынь да положь им Гумилева да Мандельштама. Распродано, давно распродано, к нам не попадает! Будьте здоровы, молодой человек, странно вы разговариваете, до свиданья…
В магазине «Черное море» остаемся мы и пожилая пара. Они уже давно стоят в дальнем углу, листают два тома Писемского. Подходим поближе. Они перешептываются.
— Ты права, дорогая, — шепчет мужчина. — Но зачем нам Писемский?
— Ты хочешь, чтоб он так и вырос, не прочитав Писемского? — шепчет она в ответ. — Ведь недорого, и я так люблю Писемского.
— Ну, если любишь, давай купим.
— Давай, — шепчет жена и, взяв оба тома, с посветлевшим лицом направляется к кассе.
…Почему этой скромной, интеллигентно одетой женщине нужен Писемский? Здесь, где магазин называется «Черное море», где шумит надземка, где на кухнях по вечерам не читают острые статьи в газетах, не обсуждают последние журнальные публикации и выступления в Верховном Совете? Где жизнь в общем-то устроена так, что если хочешь преуспеть, даже не преуспеть, а жить, как принято говорить, «комфортабл», то есть достаточно благополучно, так вот, если хочешь всего этого, то Писемского читать просто некогда — нет на чтение ни времени, ни сил. А она вот боится, что сын вырастет без Писемского, который для знания американской жизни и ее законов — ну уж ни с какого боку!
4
Однажды мы заблудились в одном из районов Нью-Йорка — Квинсе. Подъехали к бензоколонке, чтобы узнать дорогу. Кроме нас на бензоколонке заправлялся еще один человек. Американец лет пятидесяти заправлял дорогой лимузин «Линкольн-Континенталь». Один из нас вышел из машины, подошел, спросил: «Не могли бы вы подсказать, как проехать туда-то?»
— А может, поговорим по-русски? — предложил незнакомец.
— Вы здесь давно?