Путешествие в сакральный Египет
Шрифт:
Помимо вышеназванных, в мечети было еще несколько человек — все мужчины, с виду полностью погруженные в свои молитвы. Казалось, они не замечают ничего происходящего вокруг. Взоры и мысли должны быть обращены лишь к Аллаху, — говорил пророк Мухаммед; и эти молящиеся исполняли его предписание с похвальным усердием. Они пришли сюда вовсе не за тем, чтобы разглядывать своих собратьев по вере, и не за тем, чтобы собратья разглядывали их. Они пришли, чтобы поговорить с Аллахом, и только к нему они взывали сейчас с великим усердием, на которое неизменно обращает внимание каждый доброжелательно настроенный чужестранец.
Одетые в длинные рубахи и фески каирцы сидели или лежали ничком рядом с одетыми на европейский манер бизнесменами; бедняки и нищие возносили хвалы Аллаху в один голос с богачами; ученый, нагрузивший свою голову содержимым сотен разных книг, не брезговал молиться по соседству с неграмотным уличным бродягой. Их величайшая набожность и предельная сосредоточенность не могут не произвести впечатления на стороннего наблюдателя. Сам пророк Мухаммед установил всеобщее равенство в пределах этих древних — красно-бело-желтых — стен, под островерхими сарацинскими сводами величественной мечети.
Мечети Каира и вправду обладают особой притягательной красотой, покорявшей меня всякий раз, когда я входил в них. Кто может равнодушно взирать на сотни причудливых, изысканных колонн из белого мрамора, со всех сторон окружающих эти строения, медленно скользя взглядом от оснований к капителям? Кого могут оставить безучастным великолепные своды и украшенные орнаментом и куполами золотые и коричневые крыши? Что, кроме восторга, может вызвать вид причудливого геометрического кружева арабесок, украшающих камни фасада?
Я встал и нехотя направился к выходу. Мои затекшие ноги с трудом несли меня вперед, и я успел еще раз окинуть взглядом красочную картину интерьера мечети. С обрамленного узорными коврами возвышения седобородый старец читал нараспев стихи из Корана. Священная молитвенная ниша с двумя изящными колоннами по краям, украшенная резьбой деревянная кафедра для проповедей (на ее дверце красовалась инкрустация слоновой костью и какая-то старинная надпись), — на всем лежала печать изящества, которым арабы обогатили мировую культуру. На стенах сияли причудливо выведенные золотыми буквами арабские надписи — стихи из Корана — не только напоминание о заповедях Аллаха, но и еще одно украшение интерьера. Понизу стены выложены цветным мрамором. Все очень широко — сразу видно, что строители старались сделать как можно более просторным этот дом, предназначенный для молитвенных собраний и поклонения Аллаху.
Я пересек вымощеный мозаичной плиткой коридор и оказался посреди просторного двора (почти в две сотни футов шириной) — это был квадрат под открытым небом. Плотная колоннада окружала его со всех четырех сторон, а за колоннами возвышалась большая зубчатая стена, так надежно ограждавшая двор от внешнего мира, что здесь вполне можно было вообразить себя посреди обещанного Кораном рая, позабыв о том, что это самый центр шумного Каира. Меж колонн были разложены мягкие циновки. На них небольшими группами сидели и лежали люди с серьезными, сосредоточенными лицами: возможно, благочестивые ученые, а может — городские бедняки, у которых всегда много свободного времени и мало работы. Некоторые молились, некоторые читали, иные спали, прочие — также откровенно бездельничали. Вокруг колонн носились шумные воробьи; их чириканье переходило в настоящий восторженный ор, когда кто-нибудь из ученых мужей откладывал в сторону книги, чтобы подкрепить силы предусмотрительно принесенным из дому обедом.
Посреди двора располагался крытый мраморный фонтан. Его куполообразная крыша покоилась на круглых столбах, инкрустированных цветной эмалью, а над крышей возвышались густые кроны посаженных вокруг пальм. Весь дворик являл собой редкое сочетание простоты, красоты и спокойствия. Это было царство покоя и, конечно же, Аллаха. Правда, во дворе без конца щебетали и чирикали маленькие птички, уже давно свившие себе гнезда под стрельчатыми сводами и в резных капителях колонн, но их непрестанные трели лишь подчеркивали царящую кругом тишину. Рядом с фонтаном было поставлено корытце со свежей водой, чтобы пернатые певцы могли утолить жажду и почистить перышки. Птицы барахтались в корыте так самозабвенно, словно и вправду верили, что совершают ритуальное омовение, а затем улетали, чтобы возобновить бесконечное хоровое пение.
Ослепительное утреннее Солнце разбросало по всему двору длинные тени; праздная публика с любопытством уставилась на меня, но туг же успокоилась, не найдя во мне ничего достойного внимания, и вернулась к своему исполненному достоинства безделию. Мне показалось, что я увидел в этот день то же самое, что должен был видеть много веков тому назад какой-нибудь закованный в броню завоеватель-крестоносец, сошедший со своего гарцующего коня, чтобы заглянуть во внутреннее пространство старинной мечети. Каир стремительно меняется, но его многочисленные мечети по сей день незыблемо стоят, как неприступные бастионы, о которые бессильно разбиваются все волны нововведений. И возможно, это к лучшему, ведь они напоминают на-тему беспокойному и суетливому поколению о том, каким спокойствием была проникнута эпоха, создавшая эти мечети, несмотря на то, что люди в то время были далеко не так умны, как сейчас. Здесь, под тенистыми пальмами или под стрельчатыми арками, эти люди могли искать защиту у Бога или просто предаваться мечтам. Во всяком случае, здесь легче в ином свете увидеть собственную жизнь и осознать ее подлинные ценности, ибо все В мечети буквально дышит атмосферой многовекового покоя.
У входа в крытую аркаду я снял выданные мне тапочки: ступать на священную землю мечети в уличной обуви строго запрещено. Я отдал их бесшумно выскользнувшему из полутемной комнаты служке, спустился вниз по лестнице, ступени которой уже успели приобрести полукруглую форму — настолько стерли их сотни тысяч ног благочестивых богомольцев — и вышел в узкий, шумный переулок.
* * *
Пройдя несколько шагов, я остановился, чтобы еще раз осмотреть фасад здания, посвященного Аллаху. К сожалению, часть длинной фронтальной стены оказалась скрытой от меня цепью старых домов, но это досадное обстоятельство сторицей компенсировала прекрасная панорама стройных минаретов, высокого массивного купола, ярких покатых крыш и забранных решетками узких окон. Однако главной деталью этой картины были, несомненно, огромные, но изящные центральные ворота.
У каждого минарета было по восемь граней и по три балкона. Они вздымались ввысь от прямоугольного основания мечети подобно человеческим мыслям и чаяниям, точно также возносящимся к небу в мечети во время молитв. Они походили на непропорционально длинные розовые пальцы, указующие в небеса. Главный купол окружали со всех сторон купола поменьше — слегка приплюснутые и забавно напоминающие большие белые тюрбаны. Они так ослепительно блестели на Солнце, что у меня даже заболели глаза. Окружающие мечеть красно-корич-невые зубчатые стены образовывали правильный четырехугольник, надежно огораживая ее от суетного и меркантильного мира.
Я опять повернулся в сторону улицы. По обе ее стороны расположились торговцы леденцами, турецкими сладостями и круглым печеньем, разложив свой товар на маленьких шатких столиках или даже на тротуаре, поверх расстеленных на нем платков. Хозяева товара с выражением безмятежного покоя на лицах терпеливо дожидались случайных покупателей. Несколько нищих пристроились у самых ступеней мечети, а рядом с ними обменивалась обрывками новостей небольшая компания богомольцев. Продавец лимонада — одетый в обычную для людей его профессии яркую, в темно-красную полоску, рубаху, с огромным, выкованным из бронзы кувшином и связкой стаканов — лукаво поглядел на меня и отправился восвояси. Колоритный старик с невероятно длинной бородой взгромоздился на маленького серого ослика, и тот затрусил по улице, унося на спине свою дряхлую ношу. Вокруг меня царила обычная уличная сутолока. Солнце одиноко сияло на фоне абсолютно чистого голубого небосвода, и воздух уже начал дрожать от зноя в его жарких лучах.