Путешествие в Ятвягию
Шрифт:
Старый аббат бросил на гостя короткий взгляд.
– Зная обычаи князей и королей, – продолжил Патрик, – я думаю, вы и есть этот человек. А то, что вам известно о нашей миссии, еще больше утверждает меня в этой мысли.
Аббат остановился не поднимая глаз.
– Я не покушаюсь на тайну исповеди, – заверил Патрик, – но, может, как человеку, близкому ко двору князя, вам открылось что-то важное, что было сказано не при совершении таинства.
Аббат огляделся по сторонам и снова посмотрел на Патрика.
– Я так отвечу тебе, брат: Конрад не причастен. Не пытай меня дальше, иначе ты будешь искушать
– Святой отец, можно ли думать, что послать убийц мог кто-то из ближайших князей – родственников Конрада?
– Болеслав Стыдливый – набожный правитель, хоть и не любит нашего князя. Что до младшего Болеслава, о нем мне трудно судить. Месяц назад он посетил Пултуск, не испросив разрешения брата. Ведет себя, словно Мазовия по-прежнему – общее владение. Стражи города не отважились закрыть перед ним браму. Куда он направился потом, неизвестно. Еще был некий знак, который как бы показывает на него. В те дни под Плоцком увидели русскую ладью, и говорят, это был призрак. Да. Не удивляйся, мой брат, и не думай, что старик сошел с ума. Корабль подошел к пристани в сумерки, но из него никто не сошел на берег, а наутро его уже не видели.
– Может, это и была одна из тех ладей?
– Нет. Корабли потопили под Пултуском – в том месте, где на них напали.
– Тогда, может, под Плоцком видели какую-то другую русскую ладью?
– Я бы тоже так подумал. Но то была не торговая, а княжеская ладья. И это не единственное чудо. Были знамения. Многим снились вещие сны. Давно умершие родственники являлись и предупреждали об опасностях. Еще говорят, люди в окрестностях Пултуска видели мертвецов, вышедших из могил и бредущих по лесу…
Ночевали в маленькой келье за храмом с двумя кирпичными и двумя деревянными стенами. Узкое оконце против входа, сено вместо лежанки. Патрик зажег лампаду, достал из сумы странный крест с кругом в середине, закрепил его основание в щели меж камнями, стал на колени и молился.
Стегинт казался задумчивым.
– Там такие же рисунки, как в твоей книге, – сказал вдруг ятвяг.
Ирландец прервал молитву, неспешно перекрестился и обернулся к отроку.
– Где?
– В храме.
– Ты был внутри?
– Да.
– Тебе понравилось?
– Да.
– Что именно понравилось?
– Там – как в лесу.
– Странная мысль. Давно тебя забрали из твоего леса?
Ятвяг не ответил.
– Ты скучаешь?
Ответа не последовало.
– Я знаю, каково это – тосковать по родине.
Ятвяг нахмурился. Патрик оставил его и вернулся к своим занятиям. А Стегинт унесся мыслями в тот мир, который потерял и в который он не собирался пускать чужого человека. Он увидел старые сосны, покрытые мхом белесо-зеленого цвета. Торчащие из земли трухлявые рога умерших деревьев и тут же их рухнувшие тела, уже захваченные густой зеленью. Настороженная морда мохнорогого лося вдали за ровными стволами. Высокие папоротники. Вечернее солнце, насквозь пронизывающее светом недра хвойного леса. Громадные зубры, стадом пасущиеся на открытом лугу у реки, к которым лучше не подходить близко, особенно в это время года в конце лета. Корни, подмытые водой, протоки меж островков, ряска, густо покрывшая водную гладь…
Потом Стегинт увидел девушку в подранной мальчишеской одежде. Увидел ясно, будто вживую. Она с трудом пробиралась через густые заросли. Одну руку вытягивала вперед, а другую согнула в локте и прикрывала верхнюю часть лица, чтобы ветви не били по глазам. Она обессилела и едва ли видела, куда идет. Если бы на ее пути стал хищный зверь, она бы не заметила его. Под ногами хлюпала вода. Раздался всплеск, и девушка в один миг провалилась по самый пояс в смолянистую жижу. Она пыталась дотянуться пальцами до ближайших ветвей, но не могла. Вода медленно подступала к лицу. Жадная болотная пасть засасывала ее тело. Она вскрикнула.
Стегинт открыл глаза. Он чувствовал прохладу на спине от проступившего пота. Видимо, он спал недолго. Лампада горела. Патрик бодрствовал, но уже не молился. Он склонился над обломком каменной плиты и передвигал разноцветные бусины, которые снял с четок.
– Что ты делаешь? – спросил Стегинт.
Патрик не заметил, как ятвяг оказался у него за спиной, но не показал удивления.
– Ты готов задавать вопросы, но не готов отвечать на них. Да?
Молчание.
– Что я делаю… пытаюсь решить задачу. Ты ведь уже знаешь, зачем я в этой стране?
– Если ты гадаешь, я могу помочь тебе. Я умею гадать по птицам.
– Я христианин. Мне нельзя заниматься гаданием.
– Если ты попросишь меня, я сам все сделаю.
– Я не могу прибегать к такой помощи. Это лукавство.
– Тогда что ты делаешь с этими камушками?
– Думаю.
Ятвяг посмотрел на проповедника с недоверием.
– У меня осталось семнадцать дней, за вычетом тех, что уйдут на обратный путь. Поэтому мне придется мало спать и много думать. Если хочешь, давай подумаем вместе.
Стегинт уселся напротив.
– Что ж, давай посмотрим, что мы знаем. Из Берестья вышло два корабля с зерном, которое русины должны были продать твоим соплеменникам. На кораблях было тридцать семь человек – опытных вооруженных мужчин. Целая маленькая дружина. Их всех перебили. Как тебе кажется, могли это сделать простые разбойники, которые бродят по лесам и грабят на больших дорогах зазевавшихся торговцев?
– Нет-нет.
– И мне так кажется. Значит, это большая сила – такая, какая есть только у имеющих власть.
– Верно, – согласился ятвяг.
– Значит, мы можем очертить круг.
– Какой круг?
Патрик сгреб бусины в ладонь.
– Нападение совершено около Пултуска на полночном западе Мазовии. Какие власти могут достичь этой земли? Оказывается, не так уж и много. Я насчитал восемь.
Патрик еще раз смахнул рукавом пыль и положил на край плиты бусину рубинового цвета.
– Прежде всего, Конрад. Пултуск в его владениях. Он знал, где и когда пройдут корабли. Ничто не мешало ему устроить засаду. Он первый, на кого все подумали. Для многих его вина очевидна, но сам он отрицает ее. Именно из-за этой очевидности есть причина усомниться. Разве он не понимал, что подумают на него? Если он это сделал, либо он совсем дурень… – не смейся, я тоже иногда произношу это слово, когда речь идет о других людях, – либо… либо он хитер, как Диавол.