Путешествие в Ятвягию
Шрифт:
– Лаума! [42] – прошептал восхищенный Стегинт какое-то новое ругательство.
Старый литовец сурово посмотрел единственным глазом на мнимого монаха. Но Гаудемунда по-доброму улыбнулась.
– Ты ятвяг?
– Да.
– Дядя Сирпутий, я хочу, чтобы два этих странника сопровождали нас.
– Что ж, пусть едут, – терпеливо ответил брат Тройденя.
Монахам помогли забраться, и ладья отошла от берега. На ней было два десятка хорошо вооруженных литовцев в одинаковых кольчугах и шлемах. Гаудемунда, приоткрыв завесу
42
Божество женского пола, небесная ведьма.
– …потом король Миндовг сам принял крещение, – вспоминал ирландец, – и в бытность мою там короновался, приняв корону и свое королевство от Римского Престола. Он завещал и своим наследникам поступать так же – лишь бы они проявляли к этому не меньшее усердие. Я слышал, что нынешний князь Тройдень – достойный правитель…
– Мой брат – поганец, – отрезал Сирпутий, – и другим уже не станет.
Гаудемунда попыталась смягчить его слова:
– Отец хранит веру предков, но он также хорошо относится к христианам. Ведь ни тебе, дядя, ни другим поверившим в распятого Бога он не чинит препятствий. Он даже не стал возражать против моего крещения, когда Болеслав посватался ко мне.
Сирпутий прищурил глаз и снисходительно отвернулся.
– Уверен, что ты будешь самой прекрасной невестой, какую видел Плоцк, – по-доброму улыбнулся Патрик, – и свадьбу твою запомнят на многие годы.
– Свадебный пир уже был, – опустила глаза польщенная Гаудемунда, – в Плоцке мы только обвенчаемся.
Тогда я стану законной супругой Болеслава и княгиней мазовецкой.
– Значит, вы праздновали в Литве?
– В замке моего отца в городе Керново. Отец настоял.
– Наверно, было много гостей?
– Да, очень много. Отец помиловал всех своих недругов и сделал много дорогих подарков в честь моей свадьбы. Шесть дней пировали. А перед этим отец устроил большую охоту в окрестностях замка, чтобы добыть дичины для свадебного стола и развлечь гостей.
– Наверно, и князь Болеслав любит охоту?
– Да, мой муж сам забил зубра и трех вепрей. Он хоть и лехит, на охоте не уступал литвинам.
– Не сомневаюсь в храбрости твоего мужа. Лишь бы только долгое отсутствие правителя не нанесло ущерба его государству.
– Поэтому он и отбыл впереди нас, чтобы на быстрых конях раньше вернуться в свой город.
– Должно быть, его не было в Плоцке не меньше месяца?
– Пожалуй. Но у него верные бояре, на которых можно положиться…
– Гаудемунда, – прервал племянницу Сирпутий.
– Что, дядя?
– Не пристало девице рассуждать о мужских делах.
Княжна вздохнула и не стала перечить. Корабль медленно приближался к течению Вислы. Утро было ясное. Дул восточный ветер, и лес слабо покачивался вершинами многолетних дубов. Стегинту стало грустно. Он понимал, что они были где-то рядом с его родиной, а теперь течение реки уносило его обратно. Дружинники гребли ровно, одновременно опуская весла в воду и делая плавные гребки, так что ладья словно сама скользила по воде.
Вдруг
– Гребите к правому берегу, – приказал опытный воин, – деревни горят. Это война.
Воины спрыгнули и выволокли ладью на песок под навес зарослей. Двое пошли в разведку. Остальные, тихо орудуя маленькими топориками, срубили осек [43] вокруг стоянки. Литовцы почти не разговаривали, понимая друг друга с короткого взгляда или жеста. Княжна оставалась в лодке и не отрывала от дяди тревожно-вопросительных глаз. Патрик молился.
43
Осек – стан, укрепленный срубленными и поваленными друг на друга деревьями.
Стегинт сел рядом с ладьей вполоборота к Гаудемунде и, не глядя на нее, сказал:
– Не сомневайся, все, кто здесь есть, будут сражаться, чтобы защитить тебя.
– И ты тоже? – улыбнулась Гаудемунда.
– И я, – твердо ответил отрок.
– Разве монахам можно проливать чью-то кровь, кроме своей?
– Я не монах, – сказал Стегинт, – Патрик монах, а я просто одет так.
Гаудемунда пристально посмотрела на своего нового защитника.
– Ты из какой области?
– Из Злины.
– Говорят, злинцы храбрые.
– Все ятвяги храбрые, – уверил Стегинт.
Разведчики вернулись, ведя под руки рыбака. Во рту у него был кляп. Пленника бросили на колени перед Сирпутием и освободили рот. Старый литовец сел на колоду и сказал:
– Не бойся. Мы не причиним тебе вреда, если ты не будешь противиться. А нам всего-то нужно узнать ответы на кое-какие вопросы.
Рыбак молчал. Увидев среди литовцев латинского монаха, он немного успокоился. Сирпутий заметил это и подозвал Патрика.
– Святой отец, ты хорошо знаешь язык лехитов. Побудь нашим толмачом. Пусть тебе он скажет правду. Спроси, почему на том берегу горят деревни?
Патрик перевел.
– Война, – коротко ответил рыбак.
– Кто воюет? – уточнил проповедник.
– Русины. Владимир начал войну против Конрада.
– Не может быть! – вырвалось у Патрика.
Сирпутий внимательно посмотрел на ирландца. Проповедник хотел перевести сказанное рыбаком.
– Я слышал его слова, – прервал Сирпутий, – и твои слова тоже слышал, святой отец. Объясни нам, что ты знаешь такого, чего не знаем мы. Почему этот лехит говорит, что Владимир Волынский воюет против Конрада Мазовецкого, а ты говоришь, что это невозможно?
– Князь Владимир сказал, что не начнет войну против Конрада, пока не узнает наверняка, кто убил его людей.
– Люди Владимира погибли в Мазовии?
– Корабельщики на двух ладьях. Они везли зерно в Ятвягию. Ночью на них напали разбойники. Это случилось в том месте, где вы подобрали нас.
Литовцы переглянулись. Сирпутий посмотрел в землю и потеребил бороду.
– Ты сказал, что Владимир не знает, кто виноват?
– Он послал меня за этим.
– Значит, ты лазутчик, а не священник?