Путешествие в Ятвягию
Шрифт:
– А кто такой…
Ирландец приложил перст к устам. Потом перекрестился.
– Вот это слово мне не следовало произносить. Это самое запретное имя и самое страшное существо, какое есть во вселенной. Не надо лишний раз делать так, чтобы он нас слышал. Не повторяй моей глупости.
Ятвяг покосился, наблюдая, как замерцал огонек лампады. Когда опять стало светло и он опустил глаза, на противоположном краю плиты уже лежала бусина цвета измарагда.
– Кто это? – спросил Стегинт заговорщицким шепотом.
– Владимир Василькович…
– Сам убил своих людей?
– Не думаю. Но знаешь, в этом мире случается такое, что и вообразить трудно. Ну, положим, он искал повод для войны с Конрадом? Или была иная причина, которую мы не можем помыслить…
Патрик выложил на плиту сразу две бусины по краям от красной – пурпурную и рыжую, подобные аметисту и янтарю.
– Родичи Конрада: два Болеслава – дядя и брат. Их владения близко. Особенно младшего Болеслава. Их люди говорят по-польски, и они прошли бы по владениям Конрада так, что никто бы не обратил внимания. Оба не любят Конрада. У обоих двойная выгода – обогатиться разбоем и натравить на Конрада Владимира. К тому же Болеслава видели в Пултуске, а в его столице Плоцке видели русскую ладью…
Синий шарик, подобный сапфиру, лег между измарагдом и аметистом.
– Еще один брат. Только теперь стрыечный [35] брат Владимира – Лев. Сын великого Даниила [36] . Воинственный. Честолюбивый. Властный… Его княжество лежит в Угорских горах [37] , за которыми начинаются теплые страны…
Патрик пригладил бороду, раздумывая. Потом раскрыл ладонь и Стегинт заметил, что в ней остались три бусины. На плиту рядом с измарагдовой легла бусина, похожая на желтый янтарь.
35
Стрыечный – двоюродный. Стрый – дядя по отцу, уй – дядя по матери.
36
Даниил (1201–1264) – князь галицкий.
37
Угорские (Венгерские) горы – древнерусское название Карпат. В Венгрии в те же времена Карпаты назывались Русскими горами. По хребту проходила граница между Русью и Венгрией.
– Литва. В Литве сидит Тройдень. Сильный, коварный. На Руси и в Польше его боятся. Кроме самих ятвягов только литовские разбойники знают путь через ятвяжский лес…
Рядом с желтой легла бусина белого цвета.
– Мне не хотелось бы так думать, но если мы решили ничего не исключать, на людей Владимира могли напасть тевтонские братья. Пруссия не так уж далеко. И теперь, когда племя пруссов почти покорено, у тевтонских братьев развязаны руки. А это, поверь мне, самые лучшие воины, каких только знает свет.
Между белым и желтым камнями оставалось последнее свободное место. Стегинту не терпелось, но ирландец медлил. Потом положил на плиту восьмую бусину. Она была черная. Круг замкнулся.
– Кто это?
– Остальные власти далеко, и трудно помыслить, чтобы они могли быть замешаны, но есть еще одно племя. И если мы не исключили даже Владимира, тем более, не следует исключать этого…
Стегинт словно проглотил горячий уголь вместо хлеба. Он поднялся и вышел из кельи, отошел и сел на землю. Хотел скинуть монашеский плащ, но ночной воздух холодил кожу. Это было первое, еще слабое дыхание грядущей осени. Рваные облака неслись по небу, скрывая звездные россыпи.
Стегинт не видел ничего дурного в убийстве корабельщиков. Совершившие это могли гордиться своей силой и ловкостью. Но если это сделали ятвяги, открытие тайны должно было обернуться для них войной. Стегинт живо помнил, как сожгли его село, убили родных, а его, еще ребенка, увели в плен. От этого воспоминания его бросало в дрожь сильнее, чем от холода ночи.
Патрик сел в отдалении и молчал.
– Владимир пойдет войной на тех, кто убил его людей? – спросил ятвяг.
– Да.
– На кого ты думаешь больше?
– На польских князей.
– А потом?
– Потом на Льва и Тройденя.
– А потом?
– Потом на тевтонских братьев.
– А потом?
– Остались только Владимир и люди твоего племени.
– Ты одинаково думаешь на них?
– Одинаково…
Какое-то время сохранялось молчание.
– Я пойду с тобой. Но если окажется, что это сделали ятвяги, я перережу тебе горло, когда уснешь.
Патрик непроизвольно прикоснулся к шее и заморгал. В темноте Стегинт не видел этого и не мог представить, какое борение происходило в душе сидящего рядом безмолвного монаха.
– Пойдем, – промолвил, наконец, Патрик, – холодно. Заболеешь.
На следующий день ирландец нанял место на корабле, шедшем из Черска в Пултуск. Путники наблюдали, как мимо проплывали селения с невысокими деревянными храмами, рощи, поля, луга и пастбища. Земля была равнинная. Поселения выглядели не зажиточными, но ухоженными. Никто из их жителей еще не знал, какая угроза нависла над их краем.
К вечеру Стегинту стало плохо. Он едва успел перегнуться через борт, и его вытошнило. Когда багряное солнце ушло за край западного леса, он заснул на коленях у Патрика. Во сне он опять видел свой лес. Кругом – бесчисленные ровные стволы. Стегинт словно сам был там, не видел людей, но слышал тяжелое сдавленное дыхание за спиной. От этого звука мурашки бежали по коже, и Стегинт, как и в прошлую ночь, проснулся.
Корабль покачивался на воде и с ним покачивались звезды, густо заполнившие опрокинутую темно-синюю чашу. Стегинт привстал. Над землею восходила луна. Гребцы спали. Кормчий сидел на весле. Корабль продолжал идти, движимый течением и слабым ветром. Патрик сидел чуть поодаль.
– Как себя чувствуешь? – спросил он, увидев, что Стегинт проснулся.
– Почему у тебя такой странный крест? – спросил ятвяг.
– Это ирландский крест. Круг в центре означает солнце. Если взять крест и вытянуть руку, глядя на небо, солнце попадет в этот круг. Как бы заполнит его.
– Твой народ поклоняется солнцу?
– Нет. Обычное солнце нашего мира мы понимаем как образ, символ истинного солнца – Бога нашего, сотворившего все светила.
– Можно мне посмотреть?
– К этому предмету надо относиться с благоговением. Это значит уважительно-уважительно, говорю я, и с трепетом в сердце.
– Обещаю-обещаю, я не обижу твоего Бога.
Патрик протянул крест. Стегинт осторожно принял, вытянул руки в сторону луны, и серебристый свет наполнил круг, опоясывающий перекрестье.