Путешествия Элиаса Лённрота. Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 гг.
Шрифт:
Пятилетний мальчуган обратился ко мне в Рантасалми: «У вас дома так же хорошо, как у нас?» «А что, по-твоему, у вас такого хорошего?» — спросил я. Он ответил: «Да ведь у нас совсем рядом красивые леса, там живут маленькие птички, они поют, там много цветов и ягод и всего-всего». Позднее я не раз вспоминал слова этого мальчика о красоте леса и каждый раз думал: как же он был прав!
К полудню я пришел в деревню, где один мужчина, увидев у меня флейту, висевшую в петлице, спросил: «Что это?» Услышав, что это музыкальный инструмент, он попросил, чтобы я сыграл на нем. Флейтист я слабый, но стоило мне заиграть, как вокруг собралась толпа ребятишек, подошли девушки и люди постарше. Это не удивляло меня, уже и раньше я наблюдал, какое действие оказывает моя флейта на простых людей. Особенно им нравятся напевы финских народных песен. Часто, едва ли не каждый день, бываю я в окружении многочисленных слушателей и почитателей. Не скрою, это забавляет меня и немало тешит мое самолюбие. В подобной ситуации я всегда воображаю себя вторым Орфеем или новоявленным Вяйнямёйненом. Скопление деревенского люда весьма удобно для меня и в другом отношении. Мне легче разузнать в людской толпе, кто из односельчан знает песни и руны. Вот и на этот раз мне указали на девушку с очень хорошей памятью, знавшую много карельских песен, исполняемых обычно женщинами, и несколько старинных рун, которые я стал записывать. Но вскоре мать напомнила дочери, что ей надо вместе с другими идти на подсеку, — наступила пора жечь лес, вырубленный под пашню.
Поскольку я намерен опубликовать эти стихи и целый ряд других песен отдельно, то не буду приводить их здесь полностью. Но кое-кто из читателей, вероятно, пожелает ознакомиться с ними, поэтому приведу два отрывка из руны «Гордая девушка».
Эта девушка не станет на санях сидеть батрацких, у поденщика под мышкой. Этой девушке однажды, этой курочке красивой, принесут кольцо из Турку, привезут из Риги крестик. Этой девушке однажды, этой курочке красивой, подведут коня за тыщу, поднесут седло за сотню. Этой девушке однажды, этой курочке красивой, под дугой узорной ездить, в расписных санях кататься. В честь красавицы однажды, этой курочке во славу, чару поднесут большую.
Каасо отопьет из кружки, из ковша пригубит племя.
Кто же знал, что очень скоро ей, прославленной невесте, тропку мерять до колодца! Кто же знал про то, кто ведал, что уж сей год в это время расплетать придется косу, заплетать ее в печали.
Побывав во многих домах и записав несколько стихов от двух крестьянских девочек, пасших у дороги овец, я отправился на постоялый двор в Юля-Куона, где и заночевал. [...]
На следующий день около полудня я остановился в деревне, названия которой теперь уже не помню. Мне посоветовали сходить к сыну одного крестьянина, который, по слухам, знает много рун. Но как раз в это время он оказался в лесу, гнал смолу. Я отправился на поиски, но когда нашел его, начался дождь и записывать песни под открытым небом стало невозможно. Молодой крестьянин сказал, что я мог бы записать руны, которые он знает, и еще много других от некоего сапожника. Тот жил неподалеку отсюда. Когда же я пришел к сапожнику, его тоже не оказалось дома. Жена его и сын сообщили, что хозяин в лесу, примерно в четверти мили отсюда, там помочь [10] на вспашке подсеки.
10
Помочь (толока) — сбор населения всей деревни или части деревни у одного хозяина для выполнения какой-либо трудоемкой работы.
По их совету я свернул с дороги направо и пошел по узкой, отчетливо различимой лесной тропинке, но затем тропа затерялась. Подсеки сбивали меня с пути, и я шел почти наугад, но вскоре вновь приметил утоптанную тропу и по ней, к великой моей радости, добрался до нужного места. Вечером крестьяне вернулись домой с расчищенного и вспаханного ими участка. Что касается рун, то я обманулся в своих надеждах, так как руны оказались в основном духовными и ранее уже публиковавшимися. И все же я с удовольствием провел здесь вечер, вернее, праздник по случаю окончания помочи, участвовал в разговорах, более оживленных, чем обычно. Ужин состоял из соленой рыбы, тушеного мяса с соленым соусом, похлебки и пирога с творогом «коккели». Они знают и чарку под рыбу, а поговорка «рыба посуху не плывет» служит к тому сигналом. Но здешнее пиво не идет ни в какое сравнение с тем, что варят в Турку и Хяме.
Днем я совершал длинные переходы от одной деревни до другой, собирая болотные растения. Однажды меня настиг проливной дождь и пришлось искать укрытия под чахлой сосной с редкими ветвями. Промокнув в конце концов до нитки, я под дождем дошел до ближайшего дома и там заночевал. Дом этот находился где-то на границе между Саво и Карелией, поэтому, прежде чем перейти к другой провинции, следует сказать несколько слов о Саво. Что касается названия Саво, то пастор Бруноу из Миккели рассказал мне следующее. По преданию, дошедшему до наших дней, первые финны приплыли сюда по воде. Долго они искали какую-нибудь избушку, чтобы, выдворив прежнего хозяина, занять ее, но безуспешно. Наконец заметили дым над рыбацкой избушкой, принадлежавшей, как оказалось, лапландцу. Обрадованные, они закричали: «Саву, саву!» [11] . В память об этом они назвали мыс, на котором стояла избушка, Пирттиниеми [12] , а залив, окружающий этот мыс, Савулахти. Впоследствии так стала называться окрестность залива, а еще позже и вся провинция Саволакс. [...]
11
Саву (фин. savu) — дым.
12
Пирттиниеми: от фин. pirtti — изба, niemi — мыс.
Крестьянские дворы в этой провинции расположены на большом расстоянии друг от друга. Происходило это по той причине, что каждый земледелец, приступая к расчистке земли под пашню, здесь же ставил жилье. В Хяме и на побережье совсем иная картина, там дома стоят кучно. В Саво и Карелии немало деревень, жителям которых надо пройти не одну четверть мили, чтобы навестить соседа. Вообще для крестьян Саво и Карелии характерно стремление жить вдали от других, в некотором уединении. Это видно хотя бы по тому, что люди, живущие довольно близко от соседей, при постройке нового дома стараются поставить его подальше. Дом выглядит просто: это изба, в потолке которой имеется дымоволок; в доме несколько больших застекленных окон. Печь кубической формы служит для выпекания хлеба, а также для отопления помещения. Опечек [основание печи] обшит досками, сверху [перед устьем] находится шесток с жаратком, или зольником, куда можно выгребать из печи горячие угли. В углу печи, обращенном к избе, — «опечный столб», от которого к обеим стенам идет по воронцу. Кое-где этого столба нет, особенно в местностях ближе к провинции Похьянмаа. Следует заметить, что в ряде домов, построенных в последние годы, ставят уже такие печи, какие встречаются в крестьянских избах южной Финляндии, то есть с дымовой трубой. Но ставятся они не повсеместно, поскольку не обогревают дом так хорошо, как старые испытанные печи, топящиеся по-черному. Когда такую печь топят, дым сначала густо стелется по всей избе, и непривычному человеку трудно выдержать это даже сидя на полу, где меньше дыма. Но вскоре дым начинает столбом выходить через отверстие на потолке [дымницу]. Потолок и стены поверху совершенно черны от сажи и поблескивают, словно их покрыли черным лаком. Нижняя же часть стен, в человеческий рост от пола или чуть выше окон, совсем белая. Копоть садится и тут, но ее сразу же счищают, состругивают специальным скребком — скобелем.
Та часть избы, в которой находится печь, называется карсина [женский угол], а другая, более просторная часть в обиходе называется силта, или просто пол. В старое время между ними ставили перегородку. Еще и сейчас иногда в некоторых домах можно увидеть бревно, которое проходит через весь пол и служит для той же цели — делит избу надвое. И хотя теперь пол чаще всего настилают гладкий, без видимой границы между карсина и силта, старинные названия их сохранились.
Когда входишь в дом, то слева от двери видишь печь и карсина, справа — силта и ткацкий станок. В избе нет никакой другой мебели, кроме стола и нескольких стульев. Здесь нет ни шкафов, ни сундуков, ни полок, ни горшков, ни кроватей и т. п., которые потеснили бы многочисленное семейство. Летом вся семья спит в холодных помещениях: сенях, амбарах, а зимой — в избе. Для мужчин на пол настилается солома, на которую набрасывают шерстяную и сермяжную подстилку и подушки, укрываются они своими длинными сермягами или чем придется. Женщины, занятые хозяйственными делами, проводят большую часть времени на своей половине — карсина — с прялками, веретенами и прочим, тогда как остальная часть избы находится в распоряжении мужчин. В некоторых домах еще можно увидеть своеобразное сооружение под пологом, которое раньше встречалось повсеместно. Это обычная кровать с четырехугольным шатром из льняной ткани, плотно прикрепленной понизу к краям кровати, так чтобы комары и мухи не досаждали спящему. За четыре угла он подвешивается к потолку. Это место для спанья называется «уудин». Он очень удобен летом, поскольку спасает от комаров, которых здесь значительно больше, чем в южной Финляндии.
В противоположном от входа конце сеней зачастую держат молоко и небольшое количество продуктов, чтобы иметь все под рукой, когда садишься за стол. При каждом доме имеется несколько клетей и амбаров; у каждого из сыновей, особенно у женатых, — своя клеть. В них хранят одежду и другие вещи, а летом спят. В ряде мест баню топят ежедневно, но другие довольствуются тем, что парятся два-три раза в неделю. Рюс [13] заблуждается, утверждая, что мужчины и женщины парятся вместе. Я нигде не встречал такого. Мужчины всегда парятся первыми, а женщины — после них. В поварнях, или по-здешнему «кота» [14] , нет каменки. Деревянный пол отсутствует, и огонь разводят прямо на земле, а котел подвешивают на крюк.
13
Рюс Фридрих — немецкий историк. Его исследование «Финляндия и ее обитатели» (1809) вышло в 1811 г. в переводе на шведский язык. В Швеции и Финляндии к книге отнеслись весьма критически. Обширную критическую статью-исследование по поводу книги Рюса написал Готтлунд, в которой и высказал впервые идею создания эпоса.
14
Кота — конусообразное строение из жердей, напоминающее лопарскую вежу. Устанавливалась во дворе и предназначалась для варки пойла скоту, нагревания воды и пр.
В воскресенье 8 июля я дошел до местечка Кесялахти, которое относят уже к Карелии. Мальчишки у дороги бросали биту. Я остановился и стал наблюдать за их игрой.
Вскоре здесь же собралось несколько мужчин и один из них сообщил мне, что знает немало рун. Мы зашли в ближайший дом. Там же я записал руны от других собравшихся мужчин и девушек. Узнал о наиболее искусных рунопевцах этого края. Лучший из них жил за три четверти мили отсюда, в деревне Хумуваара, куда я, насквозь промокший под дождем, добрался к вечеру. Но рунопевца по имени Кайнулайнен [15] не оказалось дома. Он был на сплаве. Братья Кайнулайнена заверили меня, что он на самом деле помнит много рун, и я решил подождать его. Понедельник уже был на исходе, а Кайнулайнен все не возвращался. Ожидание мое, однако, не было тягостным. Прекрасное местоположение дома — у леса и дружелюбное ко мне отношение старой хозяйки — матери Кайнулайнена и остальных членов семьи скрашивали его. С неизъяснимой отрадой ходил я по лесу, где покойный отец Кайнулайнена когда-то читал свои заклинания, обращенные к богам и богиням леса, и где в былые времена «девы Метсолы» показывались своим любимцам. Следует заметить, что в бытность свою старый Кайнулайнен был лучшим охотником этих мест. И по суеверным понятиям людей того времени, его охотничье счастье во многом зависело от благосклонности лесных богов, которых он, как никто другой, умел расположить к себе своими песнями. Эти песни перешли от отца к старшему сыну, но младший Кайнулайнен — сын своего времени — уже не считал их столь могущественными, какими они являлись для предков. Они были для него скорее святым наследием отца и напоминали ему детство. Чтобы читатель мог представить, как финские охотники молились лесным богам, приведу здесь несколько заклинаний Кайнулайнена.
15
Кайнулайнен Юхана (1788 — 1847) — один из выдающихся рунопевцев западной Карелии, руны которого были использованы Лённротом при составлении «Калевалы».
Плакал глупый от нужды, жаловался на нехватку: где дарительница наша, таровитая хозяйка, где опрятная хлопочет? Там дарительница наша, таровитая хозяйка, там опрятная хлопочет, у дверей дворца из рога, на краю лесного замка. Что там делает хозяйка? Из костей возводит замок, из когтей сооружает. Дева Анникка с ключами, Ева, дева-невеличка, заиграй-ка на свирели, на своей медовой дудке для ушей хозяйки доброй. Верно, ты и не хозяйка, коль прислуги не имеешь, не содержишь ста служанок, тыщей слуг не обладаешь, теми, кто стоит у двери, кто стадами управляет, кто твою скотину холит, кто пасет большое стадо, кто за длинным стадом ходит. Отпусти своих овечек на места моей охоты, на мои приспособленья.