Путешествия вокруг света
Шрифт:
Пользуясь пассатом, при неизменно хорошей погоде мы быстро двигались к нашей цели. Дельфины, летающие рыбы, а также большая золотистая рыба, которую испанцы за красоту назвали бонитом [39] , были нашими постоянными спутниками, оживляя днем монотонную картину бескрайних водных просторов [184] . А темными ночами бесчисленное множество крохотных фосфоресцирующих животных усеивало черные волны огненными искрами, создавая великолепную иллюминацию. Наш натуралист, профессор Эшшольц, уже сообщил ученому миру о результатах исследования этих животных под микроскопом [185] .
39
Bonito (исп.) — красивый. — Прим. пер.
1 октября мы обогнули острова Зеленого Мыса, так и не увидев возвышенной, но почти всегда покрытой туманами земли, и направились прямо к экватору. Вскоре мы попали в область штилей, причем жара становилась обременительной. Однако благодаря надлежащим мерам предосторожности все члены экипажа оставались здоровыми. Порядок, полнейшая чистота и хорошая, здоровая пища превосходно защищают от болезней. При соблюдении этих условий не страшна даже цинга, этот бич моряков, находящихся в дальнем плавании.
Достигнув 5° северной широты, мы воспользовались штилем, чтобы при помощи прибора, изобретенного известным русским академиком Парротом [186], взять пробу воды с глубины 500 саженей. Температура этой воды равнялась лишь 5° по Реомюру [6,25 °C], тогда как температура поверхностного слоя воды достигала 25° [31,25 °C]. Добытая из глубины, вода показалась нам холодной как лед. Смочив ею наши головы и лица, мы почувствовали себя гораздо бодрее. Прибор весил 40 фунтов и мог вместить около ведра воды. Но на глубине в несколько сот саженей это маленькое тело испытывало столь значительное давление, что его едва смогли вытащить обратно шесть матросов при помощи лебедки. Мы сделали попытку опустить этот прибор на глубину 1000 саженей, но трос оборвался, и мы его потеряли. К счастью, у нас имелся в запасе еще один прибор.
Нас отделяли от земли многие сотни миль, когда над кораблем появилась ласточка. Эти птички могут пролетать удивительно большие расстояния без отдыха. Тем не менее наше судно, по-видимому, повстречалось ей весьма кстати, и она его больше не покидала. Ласточка была очень утомлена, но вскоре отдохнула и принялась весело порхать вокруг. Моряку, находящемуся в открытом море и вынужденному довольствоваться обществом своих товарищей по плаванию, приятен всякий гость с земли, хотя бы это была только птичка. Наша ласточка вскоре сделалась всеобщей любимицей и до того приручилась, что садилась на руки и принимала преподносимых ей мух без малейшего страха. В качестве места ночлега она избрала мою каюту. Ласточка влетала туда вечером через открытое окно, а с восходом солнца возвращалась на верхнюю палубу, где каждый стремился наловить мух, чтобы угостить нашего маленького друга. Однако подобная заботливость принесла ей несчастье: она съела лишнее и, ко всеобщему нашему горю, погибла от несварения желудка.
21 октября мы пересекли экватор в районе 25° западной долготы и приветствовали Южное полушарие пальбой из пушек. При этом над всеми членами команды, впервые участвовавшими в таком событии, была совершена обычная шутливая церемония. С величайшей серьезностью и торжественностью ею руководил матрос, который весьма гордился тем, что уже неоднократно пересекал экватор, участвуя в моем предыдущем плавании. Он явился в образе Нептуна, в костюме, который должен был вселять ужас; его сопровождала супруга. На сей раз эта чета прибыла не в раковине, влекомой тритонами, а на орудийном лафете, который тащили «негры». Вечером матросы разыграли комедию собственного сочинения, заслужившую всеобщее одобрение.
Подобные увеселения повышают настроение команды, помогают ей скорее забыть о перенесенных невзгодах и укрепляют ее мужество перед лицом новых опасностей. К тому же они оказывают благотворное влияние на самое здоровье команды, ибо бодрый и веселый человек заболевает гораздо реже, чем угрюмый и подавленный. Вот почему командиры судов должны использовать все невинные средства, чтобы сохранить и укрепить веселое расположение духа у своих подчиненных.
В плавании, продолжающемся несколько лет, когда люди часто месяцами не имеют возможности отдохнуть на суше и безостановочно плывут среди водной пустыни, которая отнюдь не была предназначена природой служить местопребыванием человеку, умы неминуемо склоняются к меланхолии. Последняя, в свою очередь, становится причиной многих болезней и может даже вызвать умопомешательство, чему есть немало примеров. Развлечения и увеселения в таких случаях лучшее лекарство, которое помогает безотказно, особенно если оно применяется в предупредительных целях.
Южнее экватора мы были встречены ясной погодой и свежим юго-восточным пассатом, с помощью которого быстро и спокойно достигли побережья Бразилии.
Глава II. Рио-Жанейро
1 ноября, весенним утром (так как мы находились в Южном полушарии), мы увидели мыс Фрио [Кабу-Фриу]. В тот же вечер мы ясно опознали вход в бухту Рио-Жанейро [Рио-де-Жанейро], столь приметный по горе, имеющей форму сахарной головы. Наступивший штиль лишил нас удовольствия тогда же войти в гавань, и мы были вынуждены бросить якорь у входа в бухту. Но открывшийся с корабля вид был настолько восхитителен, что мы почувствовали некоторое утешение.
Многие описывали великолепную природу Бразилии, но никто еще, пожалуй, не смог найти слов, способных передать все очарование ее дивной красоты. Только обладая самым богатым воображением, можно представить себе эти живописные ландшафты, эту пышную исполинскую растительность, которая во всем своем многообразии, сверкая тончайшими переливами красок, щедро покрывает долины и горы вплоть до морского побережья. Освежающий ветерок, дующий с суши, доносил до нас самые упоительные благоухания; над нами кружилось множество бабочек, насекомых и птиц, встречающихся только в тропических странах. Все говорило о том, что природа предназначила этот край для беззаботного наслаждения жизнью и для счастья своих созданий. Но для негров-рабов, обреченных на тяжкий труд под плетью своих мучителей, этот рай оказался адом.
Возмутительным контрастом к прелестям чудесной природы Бразилии показался нам вид двух судов с невольниками, только что прибывших из Африки и, подобно нам, вставших здесь на якорь. Торговля людьми — позорное пятно на цивилизованных государствах, которого большинство из них уже стыдится. Но здесь она еще процветает под защитой закона и производится со всей бесчеловечностью, порожденной корыстолюбием. Как известно, суда, занятые этим постыдным торгом, переполняются настолько, что несчастные рабы едва могут пошевелиться. Правда, их поочередно выводят на верхнюю палубу подышать свежим воздухом. Но поскольку палуба может одновременно вместить лишь небольшую их часть, эти люди, превращенные в товар, принуждены почти все время неподвижно лежать в отравленной атмосфере трюмов, отчего неизбежно заболевают. Обычно третья часть человеческого груза погибает уже в пути, а остальные достигают места назначения в весьма плачевном состоянии. Палубы невольничьих судов, вставших рядом с нами на якорь, также были заполнены, закованными в кандалы, совершенно нагими и большей частью больными неграми и негритянками. Среди них находились матери, кормившие грудью своих младенцев; даже их не пощадили бессердечные спекулянты. Какие же ужасы таили трюмы этих судов?
Наступившая темнота постепенно скрыла от наших взоров все то, что нас так восхищало и возмущало. Зато в течение всей ночи до нас доносились из города пушечные выстрелы, а порой и ружейная пальба, причем в воздух взлетало множество ракет. Это заставило нас предположить, что там отмечается какой-нибудь важный праздник или произошло великое событие. Но впоследствии мы узнали, что поводом к этим народным торжествам послужил арест трех министров, обвиненных в заговоре против императора.
На рассвете на корабль прибыл здешний лоц-директор. Это был человек уже в летах, маленький, толстый и, подобно большинству бразильцев, совершенно необразованный. Он весьма кичился своим именем — Васко да Гама — и уверял, что происходит по прямой линии от того Васко да Гамы, который первым обогнул мыс Доброй Надежды [187]. Помимо своих предков, он больше всего на свете гордился независимостью Бразилии, словно был главной ее опорой. Подобным чувством воодушевлены здесь все классы общества; в нем, должно быть, заключена самая надежная гарантия этой независимости.