Путеводная звезда
Шрифт:
– Спасибо… - пробормотал.
Женщина улыбнулась, на щеках ее заиграли ямочки. Спросила:
– Вы, наверное, нас не узнали? Столько лет прошло!
Этот вопрос, эта улыбка - словно налипшая на память шелуха отвалилась. Разумеется, они изменились за четверть века. Он узнал их не зрением, иным чувством, которое появляется, когда всю жизнь проработаешь с детьми.
– Маша?
– спросил полуутвердительно.
– Антон? Виталий?
Высокий, с заметной сединой на висках штурман дальнего плавания тоже улыбнулся, кивнул.
– Они самые. Вы уж извините, что мы с опозданием
Старик опомнился, суетливо распахнул дверь шире, посторонился:
– Да вы заходите, заходите! Только у меня… угостить…
– У нас все с собой!
– Виталий приподнял два объемных пакета, тряхнул несильно, заставив звякнуть содержимым. Завязанные в хвост на затылке длинные волосы его очевидно призваны были компенсировать глубокие залысины. Одет инженер-программист был по-простецки: в джинсах и футболке. Хотя наверняка джинсы очень дорогие, а футболка - очень брендовая.
Готовить угощение его не допустили, усадили на диван в комнате, служившей и спальней, и кабинетом, а теперь вдобавок и гостиной. Маша утащила торт и Виталия с пакетами на кухню, Антон принялся двигать мебель, чтобы уместиться вчетвером за столом. Старик любовался им и не мог отделаться от мысли, что это ему снится. Достаточно закрыть глаза или просто моргнуть, и наваждение исчезнет.
Но нет, гости пришли вовсе не во сне. Виталий притащил с кухни найденную где-то скатерть, которой старик лет десять не пользовался, вторым заходом - тарелки и приборы, третьим - блюда с колбасно-сырной нарезкой, бутербродами с красной икрой, овощами. Потом Маша принесла разрезанный на идеально-одинаковые «сектора» торт. Последним заходом Виталий доставил откупоренную бутылку коньяка и стопки. Постоял, почесал за ухом.
– Как бы еще одно посадочное место организовать…
Старик спохватился.
– На балконе табурет! Я сейчас…
Подняться с дивана ему не позволили. Виталий выскочил из комнаты, вернулся с табуретом, плюхнулся на него. Тут же взялся за бутылку - разливать.
Коньяк был вкусным, мягким, старик прежде такого не пробовал. Вряд ли его «заначки» хватило бы на подобный напиток. Когда они выпили по второй и закусили, Маша заговорила:
– Вениамин Сергеевич, а вы знаете, мы до сих пор в походы ходим. Вдоль побережья, по вашим тропам. На два-три дня, с палатками. Как Антон из рейса приходит, так и выбираемся.
Штурман махнул рукой, посетовал:
– Отвалились почти все за последние годы. У каждого своя жизнь, заботы. Только мы трое из всего кружка держимся.
Маша внимательно смотрела на него, словно ждала продолжения. Не дождалась, стрельнула взглядом в Виталия и, когда тот потупился, призналась:
– Вениамин Сергеевич, простите нас, пожалуйста. Мы о вашем юбилее случайно узнали. Позавчера, когда из похода возвращались, мальчика на пляже нашли. Он с обрыва упал, ногу повредил. Людей рядом никого, и телефона у него при себе нет. Я не представляю - как это, без телефона? А звали мальчика Вениамин, редкое имя. Вот мы вас и вспомнили, решили проведать. Но вчера воскресенье было, школа закрыта, адрес ваш узнать негде. Поэтому мы сегодня пришли.
Она виновато развела руками. Старик смотрел на нее, на мужчин, и чем дальше, тем больше убеждался - это сон, так не бывает. В конце концов крепко зажмурился. Он и ущипнул бы себя, но постеснялся. Когда открыл глаза, гости смотрели на него встревоженно.
– А мальчик? Что с мальчиком стало?
– спросил старик.
Антон пожал плечами:
– Подняли его наверх, Машка попутку до города поймала. Такой дядька бравый попался, офицер-отставник, согласился отвезти в травмпункт без всяких вопросов. На старой «волжанке» ездит, «двадцать первой», представляете? Но древность не древность, а прет, что твой внедорожник. Нам мальчишку и к трассе нести не пришлось, прямо по степи к самому обрыву подкатил.
Виталий шмыгнул носом, вставил и свое слово:
– Только мы впопыхах номер телефона у дядьки спросить забыли. Узнать, что с пацаном, как довез.
– Довез… - прошептал старик.
Лица учеников вдруг начали расплываться, слезы, не удержавшись в глазах, побежали по щекам.
– Вениамин Сергеевич, вам нехорошо?
– В голосе Маши явственно звучала обеспокоенность.
Старик вытер рукой слезы, отрицательно качнул головой. Потянулся к стопке.
– Давайте, за вас, - предложил.
– За вас всех.
Антон первым понял. Едва Виталий наполнил стопки, поднял тост.
– За всех ваших учеников, Вениамин Сергеевич!
Старик кивнул благодарно. Он ошибся, жизнь прожита не зря.
Все - не зря.
Желания и редкие чудеса
Майк Гелприн
Иногда, крайне редко
Стас Белов, 18 лет, Некрасовка, Москва, без определенных занятий
Мира два. Один, тесный, серый и вонючий, называется квартирой. Второй, огромный и цветной, не называется никак, но я для себя окрестил его Залесьем. Возможно, оттого что моя резиденция разбита на лесной опушке. А может, и по другой причине, не знаю точно.
В квартире, кроме меня, живут карга, курва, малолетка и Толян.
Карга очень старая, слюнявая и сварливая. От нее смердит затхлостью и лекарствами. Курву и Толяна она ненавидит. Малолетку любит. Мною брезгует. Карга - моя бабка по курве. Так однажды сказал Толян.
Курва рыжая, толстая и неопрятная. От нее пахнет потом, перегаром, табаком. Зато она добрая. И всех любит, даже каргу и меня. Курву Толян зачастую зовет Машкой, иногда Муркой. Она наша с малолеткой мама и ишачит на заводе за деньги.
Малолетка красивая. Она пахнет утром, травой, дождем. Меня малолетка жалеет и называет Стасиком. Толяна она боится, потому что тот, когда курвы нет, распускает грабки. Малолетка ходит в школу и мечтает, как окончит, от нас сбежать. Она младше меня на год и родилась как раз, когда папаша загремел на пожизненное.
Толян весь в наколках. Они у него везде, лишь на жопе нету. Он нигде не работает, только матерится, бухает и распускает грабки. Он всех ненавидит, а меня в особенности за то, что все время молчу и обосцываю стульчак. Называет Гребаным аутистом, Придурком и хочет сбагрить в дурдом, но курва не позволяет.