Пути-дороги
Шрифт:
Трынок смущенно взял из рук Андрея дорогой подарок.
— Ну, а теперь, — Андрей вытащил маузер, — два останутся здесь, а остальные — за мной! Надо весь дом сверху донизу облазить.
— Я, товарищ Батурин, оцепил станицу сплошным кольцом. Перерыл все дома — от чердаков до подвалов…
— А Деникина не нашел…
— Не нашел, товарищ Батурин.
— Плохо ты его, Семенной, искал! — И, видя, что Андрей и без того сильно удручен неудачей, Батурин переменил разговор: — Ну, давай сумку, посмотрим, что
Андрей устало поднялся:
— Ну, я пойду. Здесь мы еще пробудем несколько часов, хоть засну немного.
Батурин, вытащив из сумки карту и пачку писем, поднял голову.
— Поручи Чесноку привести ко мне взятых тобою пленных офицеров. Кстати, на вот, на память о генерале. — Батурин взял со стола часы и протянул их Андрею. Тот повертел их в руках и равнодушно положил на стол:
— На что они мне? Есть одни, и хватит.
— Чудак, у тебя вороненые, а это золото, да и механизм заграничный.
— Ну, и черт с ними! Мне не надо. Отдайте кому другому.
Батурин, недоуменно пожав плечами, отложил часы в сторону.
— Что ж, дело твое. А что деникинскую ночевку разгромил, за это молодец. Генерал в спешке всю свою переписку оставил.
Андрей, надвинув на лоб папаху, встал:
— Мне, товарищ Батурин, генерал этот по ночам снился. Четырех хлопцев в этом деле потерял, а генерал ушел…
С трудом передвигал Андрей ноги по талому снегу. Холодный ветер злобно бросал в лицо полные пригоршни ледяной крупы.
«Скорей бы добраться до постели!» Он устал, и у него было одно желание — спать. Трое суток, целых трое суток без сна!
Наконец он добрался до отведенной ему с Чесноком хаты. Хата была маленькая, с подслеповатыми окнами и с куском гончарной трубы на почерневшей камышовой крыше.
Чеснока не было дома. Андрей, обведя сонным взглядом маленький зал с земляным полом, подошел к единственной кровати, с которой, очевидно, недавно поднялся Лука. Смятые подушки еще таили в себе тепло человеческого тела.
В дверь просунулась голова хозяйки.
— Тебе, парень, может, молока принести — поди, есть хочешь?
Андрей, сев на койку, силился стащить сапог.
— Отставить молоко, спать хочу.
Голова скрылась.
«И как это я его упустил, телок дурной? Поди, жди теперь такой случай. Ушел, как от паршивого прапорщика…»
Наконец сапог упал на пол, и Андрей, пыхтя и морщась, принялся за другой…
Измученный возней с сапогами, Андрей еле нашел в себе силы снять оружие и черкеску.
С наслаждением вытягиваясь поверх одеяла, он закинул руки за голову.
«Неужели я болен? Нет, только не это! Я просто устал… Но почему так болит голова? Трое
Андрей повернулся лицом к стенке, подогнул колени, сунул между ними ладони — точно так же, как любил это делать в детстве. И от этого воспоминания ему стало жаль себя.
Часы, золотые генеральские часы… На что они? Золото… к черту золото, когда кругом смерть. Когда сотни людей умирают от тифа, когда с боем приходится прокладывать себе путь.
Только бы не заболеть! Тогда лазарет и удушливый запах карболки… А вдруг в лазарете Марина. Он так истосковался по ней. Ведь после Ставрополя он видел Марину всего один раз…
Андрей снова повернулся на спину и открыл глаза.
А вдруг он в самом деле заболел. Нет, он не хочет болеть. Андрей силится приподняться и не может. Веки его слипаются, и он засыпает тяжелым прерывистым сном…
К вечеру Лука застал Андрея мечущимся в бреду. По распоряжению Батурина из обоза выделили лучшую повозку, уложили в нее Андрея и отправили в походный лазарет.
Армия в это время с боем подходила к Кизляру. Между нею и Астраханью лежала лишь безводная, песчаная пустыня. Бросая все, что можно было бросить, и запасаясь только провиантом и водой, армия в конце восемнадцатого года вступила в сыпучие астраханские пески.
Третью неделю борется Андрей со смертью. Иногда она будто присаживается к самому его изголовью.
В такие минуты Марине кажется, что он умирает… Мысль, что вот сейчас, сию минуту она потеряет его навсегда, приводит ее в отчаяние.
Марина часами смотрит ему в лицо, а он то затихает, то снова мечется в бреду, сбрасывает с себя одеяло и все, чем его укрыли ее заботливые руки. Он просит воды… Бредит, выкрикивает слова команды и снова просит пить. Но где взять Марине воды?
Уже скоро три недели, как армия бредет по холодному песку безжизненной пустыни. Редкие полузасыпанные колодцы не могут утолить жажду стольких тысяч людей армии, потерявшей две трети лошадей и представляющей собой толпы полузамерзших, голодных людей. Сотни больных не в силах двигаться дальше. Они сворачивают в сторону, валятся на холодный песок, да так и остаются лежать.
А справа, и слева, и впереди рыщут белые деникинские полчища. То и дело вспыхивает ожесточенная перестрелка. За каждым курганом подстерегает смерть… Бойцы смотрят на грязное, холодное небо.
«Хоть бы снег! Хоть бы немного снега!» — с отчаянием думают тысячи людей. Им можно утолить жажду. Его можно растопить в котелке и сварить горячую похлебку из конского мяса. Но снега нет. И люди пьют конскую и верблюжью мочу, процеживая ее через песок.
… Проснувшись, Андрей медленно открыл глаза. Над ним склонилось заботливое такое знакомое лицо.